— Вот и молодец, — похлопал меня по плечу довольный Винко. — Только всегда помни, у кого мяч. — И все-таки что-то его мучило. — А ребята вообще-то знают, чей это мяч? — спросил он, помолчав. — Ты сказал, кто его тебе принес?
— Конечно. Теперь мы все будем играть, а то «твой», «мой»…
— Только смотри, всегда помни, у кого мяч. — Он поднял в назидание палец и ушел.
К счастью, он больше ни о чем не расспрашивал. У Винко было такое качество: стоило при нем о чем-нибудь обмолвиться, он тут же цеплялся за слово и стремился вытянуть из тебя все, что его интересовало, а интересовало его, с какими, хорошими или плохими, людьми мы, подростки, общаемся. И кто хороший, а кто плохой…
— На, — произнес Борис Прелч и сунул мне в руку пачку мятых и замызганных банкнот, какими могли быть только лиры, — сбегай в табачный киоск и купи Старому Плуту сотню сигарет. Потом поговорим.
— Кому? — выдохнул я.
— Старому Плуту.
— Почему Старому Плуту?
— Так меня окрестили. И, как видишь, попали в точку.
Итак, теперь он был Старым Плутом, героем ковбойского комикса, печатавшегося в довоенном загребском еженедельнике; этого ковбоя-плута конокрады просто изрешечивали пулями, попадали в него по семь и больше раз, а он прятался за повозкой и там выковыривал свинец из своего тела. В нагрудном кармане продырявленной пулями рубашки, куда шутки ради он складывал пули, их набиралось до тридцати, сорока штук…
Борис провел меня на верхнюю лестничную площадку и указал на балкон:
— Выйдешь здесь! Спускайся вниз по лозе, садами, ползком — до киоска на Покопалишской. Обратно — так же, и чтоб никто тебя не видел.
Только теперь я оценил и опасность, которой подвергался из-за своего любопытства, и доверие, которое оказал мне Борис, понял, что он пригласил меня к себе наверх не для забавы. Сердце мое замерло.
Я вернулся мигом. Борис ждал меня на том же месте, за дверью балкона, и с благодарностью пожал мне руку. Потом сразу зажег сигарету и несколько раз жадно и глубоко затянулся, однако табак скорее возбудил его, чем успокоил. Он ходил, посасывая сигарету, вдыхал и выдыхал дым через нос и через рот. Я заметил, что он странно подпрыгивает при ходьбе. У него, оказывается, еще были стерты ноги.
— И в ковбойском фильме подобного не увидишь, — произнес он наконец, — разве что в историях об индейцах. Да еще проклятый снег в горах, в этом году, как назло, он выпал уже в октябре. Из сотни наших за две недели в живых осталось девятнадцать. — Он скользнул по мне взглядом и кисло усмехнулся. — И вот — хорошенько посмотри на меня, — Старый Плут среди них.
— А что с Тоне? — спросил я.
— Я его не видел, — бросил он. — Но, насколько мне известно, он пришел в лес живым и здоровым.
— Значит, та штука у него все-таки больше, чем у итальянцев.
Борис покосился на меня, не понимая и даже не пытаясь понять, что я хотел сказать. Он спросил:
— А как остальные парни? Войко Шлаймар, Шкоберне? Межнары? Винко Тержан?
— Одни собираются к партизанам, — пожал я плечами, — другие молятся.
— Пока молятся, — сказал Борис, — полбеды. Бойся тех, кто любит деньги. Такие не дают людям глаз сомкнуть ни в деревнях, ни здесь, в городе. Бойся Ленарта Битежника, Карла Шерая, Янеза Водника и вообще… Такие и до войны были готовы на все ради денег, а теперь и вовсе за деньги продадут даже лучшего друга.
— И Ленарт? — удивился я. — Попугайчик?
— Он-то в особенности!.. Самая продажная шкура в Зеленой Яме.
— Позавчера он обещал мне канарейку.
— Об этом забудь. И не думай, что этот человек разводит птиц потому, что их обожает. Он их разводит для того, чтобы торговать и не работать.
Я было повесил нос и задумался. Борис, видимо приняв решение, не стал терять время зря, он пододвинулся ко мне со стулом и буквально ошарашил:
— Ну а теперь поговорим! Для начала ты пойдешь к своему отцу в больницу.
— К отцу?
— К нему, — кивнул Борис. — Только он поможет мне зализать рану и убраться из Любляны в лес.
— Мой батя?!
— А то кто же! Думаешь, почему я позвал именно тебя?!
Мне стало обидно, но я не огорчился. Напротив, мне оказали уважение, я был удивлен и окрылен, горд тем, что и мой отец тоже человек важный, сам Борис Прелч — Старый Плут — знает его.
— Итак, иди к нему, — заключил Борис, — спроси, когда он сможет принять меня в отделении. А уж как я доберусь до больницы, пусть не беспокоится, об этом позаботимся мы с тобой, пусть только скажет, когда и где он меня будет ждать. Понял?
— Понял.
— А теперь беги!