Сухие ветки, которые обламываются с дерева, люди собирают, сгребают опавшие листья, чтобы не ступать по ним. Они верят: в них частичка души тех, кто лежит под крестами.
И когда шелестит листва, близким кажется, что это голоса из могил, шепот их ушедших родных. Его можно различать, только отойдя от дерева на определенное расстояние, — чуть дальше звуки исчезают, а чуть ближе они сливаются в шум, перекрывающий тихие слова.
Если же верно выбрать место, сосредоточиться и прислушаться к шороху листьев, то можно узнать в нем дорогие голоса отца, матери, сестры, брата, ребенка. Внимательнее и чаще вслушиваются те, кто сильнее других тоскует о невозвратных.
Илко опять услышал голос, встал, прошелся и тут заметил, что звук исходит не от шелестящей кроны — плакала на могиле женщина. Он постоял, озираясь, и снова подошел к могиле жены, с которой соседствовала его собственная, посмотрел, потом опустился на колени и, подобрав одну из валявшихся вокруг не до конца сгоревших свеч, огарок, зажег его, потом другой, третий и поставил их на могилах жены, отца и матери. Посидел в молчании немного и зашагал к своему дому.
V
Илко подошел к своему дому, несколько раз обошел вокруг, внимательно разглядывая. Он ли это? То ли да, то ли нет. Изменения есть — оштукатурены стены, новые двери, окна, перила на террасе. Над террасой длинная крыша — защита от дождя. Старая черепица — свидетельница времен турецкого владычества — заменена новой, европейской. Двор обнесен высокой каменной оградой с большими воротами. Через них может въехать телега с сеном. Во дворе поднялась яблоня, которой тоже раньше не было.
Он нерешительно повернул ручку двустворчатых ворот, не то испытывая ее, не то опасаясь кого-нибудь потревожить. Немного помедлил и толкнул створку. Она не подалась. Илко постоял, прислушиваясь, потом постучал. За воротами послышался лай, мужской голос спросил:
— Кто там?
— Это я… Илко…
Во дворе молчали. Илко прислушался: не раздадутся ли шаги, но было тихо. И он повторил:
— Это я… Илко…
Снова залаяла собака, и теперь по мощеному двору застучали шаги. Кто-то подошел к воротам. Изнутри приподнялся засов, створка разомкнулась, словно ощерившаяся пасть. А звонок, висящий над воротами, издал странные неприятные звуки. На Илко с удивлением глядел Мил.
— Это я, твой отец, — обратился к сыну Илко.
Мил по-прежнему был растерян. Вот он вздрогнул, встрепенулся и взволнованно обнял нежданного гостя.
— Ты жив, отец?
— Жив! — Он обнял сына.
Когда Илко шагнул во двор, собака разлаялась пуще прежнего. Мил прикрикнул на нее, но она не унималась и только после пинка смолкла, забравшись в свою конуру.
Из дома вышла жена Мила, уставилась на Илко.
— Отец… Оказывается, он живой… Вернулся…
Женщина переменилась в лице, побледнела, подала руку; холодным, не родственным было ее приветствие.
— Так, значит… — начала она.
— Отец, это — моя жена, — сказал Мил.
— Вижу, догадываюсь, — откликнулся Илко, — пошли ей бог здоровья!
Голос Мила дрожал, выдавая неутихнувшее волнение.
— А мы-то думали, что… — прошептал он.
— Понимаю… Видел, какую вы мне могилу устроили…
— Так хотела мать. Она говорила перед смертью: «Раз отец не вернулся до сих пор, значит, его нет в живых… Выройте могилу рядом с моей и положите туда его портрет, чтобы мы хотя бы после смерти были вместе…» «А может, он еще вернется», — возразил я. «Нет, нет, — ответила она. — Мертвые не возвращаются…» И мы выполнили материнское желание. В могиле лежит твой портрет. Там ты молодой.
Жена Мила зашмыгала носом:
— Вовсе не поэтому она хотела, чтобы тебе вырыли могилу рядом. А потому, что таила на тебя зло за то, что осталась одна. Эта твоя могила — как ее проклятие за обездоленную жизнь, за то, что годами ждала тебя, надеялась, расспрашивала о тебе…
Илко пожал плечами, промолчал.
Из дома выбежал Богуле.
— Это твой дедушка, — сказал ему Мил.
Богуле тоже встрепенулся: значит, дед жив! Он со страхом протянул деду руку, не отводя взгляда от его лица. Оно показалось мальчику странным — темная кожа, а брови и борода белые, как на фотонегативах.
— Значит, дедушка не умер, — шептал в смятении Богуле.
— Воскрес! — бросила мать.
Богуле, испытующе разглядывая деда, приметил у него талисман с бриллиантовым камушком на золотой цепочке, камушек переливался в солнечных лучах всеми цветами радуги. Внук не удержался от вопроса: