А через несколько лет в мальчишку снова угодила молния. И люди говорили: «Одно из двух: или кто-то его проклял, или в костях слишком много железа, оно и притягивает молнию». И опять повторились хлопоты по спасению: несчастного погружали в песок, окунали в воду, «смывая» электричество. Он выжил, однако лишился пальцев на одной руке. С тех пор всю жизнь боялся грозы: чуть загремит, не выходит из дома, в непогоду опасался очутиться в поле или в горах.
К этому вечному испугу добавился страх после появления дыма над холмом. Раньше Тане искал в книгах ответ на загадку молнии, теперь штудировал литературу о вулканах.
Несколько раз он даже порывался покинуть село, но жена и дети уезжать не соглашались. «Где и на что мы будем жить? — говорили они. — Что другим суждено, то пусть будет и с нами».
— Успокойся, брат, — советовал Оруш, — коли он до сих пор не извергался, то, бог милует, и не будет…
…Снег, выпавший неожиданно, был необычный, странный — черный. Ребятишки, как всегда, обрадовались первому снежку, но, увидев на руках его черные следы, детвора приуныла. Ею завладевала та же тоска, что и взрослыми. А родители, зачерпнув пригоршню странного снега, говорили:
— Господи! Такого еще никогда не бывало!
— Ну, будет и похуже, — вставлял словечко Тане. — Пойдет черный дождь, сгустится черная мгла. И подует черный ветер, и само солнце почернеет. Вырастет черная трава, расцветут черные цветы. Видать, так тому и быть, если дым не унимается…
Сажа забиралась в глотку, люди сплевывали ее, оставляя на снегу черные пятна.
— Господи, не слушай ты его, — уныло взывали сельчане к небу после мрачных пророчеств Тане.
А дым и в самом деле стал застилать солнце: он отбрасывал причудливые жуткие тени, которые ползли по сельским улочкам, вселяя в души людей ужас.
Потом примчались ветры и начали над селом свое противоборство, словно здешнее небо было лучшей ареной для поединков и выяснения их отношений. Слабосильные ветры сменили северный и южный, которые алчно набрасывались друг на друга. То северный вытеснял соперника из села, гнал его к полю, к озеру, то соперник, поднатужившись, с воем набрасывался на победителя, а заодно рассеивал по земле фонтаны брызг, поднятых из озера. Словно дробью бил по окнам, по деревьям, по всему, что попадалось на пути. Пока он хлестал и свистел, словно кнут погонщика, северный, спрятавшись за горой, собирался с силами; как натянутая тетива, отпущенная рукой лучника, извергал стрелы и со свистом изгонял южный из Дувалеца.
А потом посыпал мелкий колючий снег, накрыл крыши и дороги, наметал сугробы, занес тропы. Грянул мороз, сковал речки и ручейки толстым льдом. С кровель свисали сосульки, напоминавшие кинжалы и сабли. Мороз накидывался на людей, стоило им выйти из дому. Он гнался за ними, как зверь, и, изловчаясь, кусал свою жертву. Люди кутались, защищаясь от его укусов. Натешившись, северный умчался куда-то.
В село опять прибыл владыка. Как всегда, люди вышли на площадь встретить его, поцеловать руку, получить благословение, спросить совета. Но гость приподнялся в фаэтоне и, поправив на груди крест, осенил собравшихся крестным знамением.
— Да пребудет с вами господь, дети мои!
И, не задерживаясь, подал кучеру знак — подъехать к дому лавочника Цветко.
Хозяин дома и его жена Цветкоица встретили священника на пороге.
— Я принес вам добрую весть о сыне.
— Узнали что-нибудь новое?
— Видел его во сне… Был он здоров, весел, просил кланяться родителям. Вот я и приехал передать вам.
— Дай-то бог, чтоб все сбылось, владыка, — с надеждой говорили Цветко с супругой и, опустившись на колени, целовали руку священника.
И снова жарили ему поросенка, собирали щедрое угощение, вручали желчный пузырь — натирать до сияния крест.
XIII
— Господи, чего только мы не натерпимся! — восклицали люди, когда однажды, встав поутру, почувствовали себя будто под стеклянным колпаком. Каждый звук, даже самый тихий, в этом замкнутом пространстве был поразительно четким, рикошетом отскакивая от невидимой преграды, он усиливался. Человеческие голоса смешались с мычанием скота, кудахтаньем кур, детским плачем, топотом коней и ишаков, скрипом дверей. Звуки сплетались, становились громче. Кое-кто затыкал уши пальцами, а когда открывал их, то слышал какое-то непрерывное стенание: ва-ва-ва. Людям казалось, что воздух вокруг них загустел, его можно зачерпнуть ладонью и выпить. Его втягивали ноздрями, принюхиваясь по-звериному.
Необычное явление продолжалось до полудня, потом воздух нагрелся и разрядился.