XVII
Тане все-таки уехал. Перед отъездом долго уговаривал брата Оруша ехать вместе, но тот и слышать не желал. Наоборот — начал строить новый дом. Тане покидал село именно в тот день, когда закладывался фундамент и, по обычаю, полагалось принести жертву — ягненка. Тане выхватил ягненка из рук брата, надеясь, что Оруш в последний момент одумается. Напрасно. Агнца отдали каменщикам.
Когда его потащили к котловану, животное, словно почуяв опасность, заблеяло; упираясь головой, пыталось разорвать поводок. Каменщик обхватил ягненка поперек и понес. Когда он вытащил нож, опущенный на землю ягненок опять стал упираться, заблеял еще жалобнее, словно молил о пощаде. Ему зажали рот, он умолял взглядом. Но вот голова животного закинута вверх и нож готов вонзиться в горло. Жертва, будто осознав, что у ее палача нет ни сердца, ни души, взглянула на него с ненавистью и презрением и зажмурилась в тот миг, когда лезвие ножа коснулось шкуры.
Сначала ягненок ощутил холод, похожий на прикосновение сосульки, потом — острую боль. Он задыхался. По телу прошла предсмертная судорога, ноги дернулись, и животное успокоилось, словно погрузившись в сон. А из глотки струей хлестала кровь; булькая, обрызгивала первый камень будущего дома. Каменщик отрезал ягненку голову; разжав пасть и сунув туда серебряную монету, врученную женой Оруша, бросил в котлован. По примете, это должно принести в новый дом счастье, долгую жизнь хозяевам. Ягненка освежевали и отдали Орушу — испечь на костре.
Тане крутился рядом с братом, не желая расстаться с мыслью отговорить его возводить жилище.
— Не играй с судьбой, Оруш, — уговаривал он. — Унесем ноги, пока не пришла беда…
Оруш хватал бутылку ракии, делал несколько глотков, шагал по двору, обходя ямы, и был похож на сердитого зверя, метавшегося в клетке. Втянув носом воздух, он сказал Тане, неотступно следовавшему за ним:
— Сам поступай как хочешь, а меня оставь в покое. Я решил не трогаться с места.
— Неужели ты не понимаешь, что строишь дом для вулкана? — твердил Тане.
Оруш, приложившись к бутылке, вдруг крикнул каменщикам: «Остановитесь!» И велел им уйти. Те удивленно смотрели на него. Попыталась вмешаться жена, Оруш оборвал ее.
Тане уехал, а Оруш долго размышлял: что делать? Продолжать строительство или нет? Наконец решил продолжать.
Когда стены дома уже поднялись над землей, от Тане пришло письмо. В нем говорилось:
«…Узнал я, что ты не унимаешься и продолжаешь строить. Опомнись, заклинаю тебя. Не бросай деньги на ветер. Оставь свою безумную затею!»
И Оруш срывался, хватался за бутылку и снова командовал каменщикам: «Бросайте все, уходите!»
Пролетели два месяца. Пошли дожди. Они разрушали уложенные кирпичи, поднимающиеся стены. Жена начала упрашивать мужа позвать строителей. Каменщики явились. Работа продолжилась.
Уже прилаживали крышу, когда снова подал весть Тане. И снова:
«…Тебе, братец, видно, не поумнеть. Нечистый тебя попутал. Сатане угодно, чтобы ты потерял голову, а потом дом…»
Оруш рассвирепел, скомандовал каменщикам: «Слезайте с крыши!» Схватил пакетики динамита, которым пользовался в известняковом карьере. Поджигая упаковки одну за другой, он метал взрывчатку в свой недостроенный дом. Гремели взрывы, сотрясались стены, дробился кирпич. Выскочила жена, сбежались каменщики, уговаривали образумиться, хватали за руки, отнимали динамит; Оруш, как безумный, вырывался, скрежетал зубами и выкрикивал:
— Брат, еще раз явишься, и тебя разнесу.
Долго не могли его унять.
…Приступил тем летом к строительству и Цветко-лавочник, только он сооружал не жилище для себя, а каменную ограду для храма. Церковный двор приходил в запустение: по нему бродил скот, топтал могилы, гадил, ломал деревца, наступал на цветы. Старый деревянный забор подгнил и завалился. И вот Цветко с женой решили сами и на свои средства соорудить вокруг храма и кладбища каменную ограду. Они лелеяли надежду, что Святая Богоматерь отблагодарит их за такой щедрый дар церкви и сын вернется к ним живой и здоровый.
Супруги привезли камней, песка, сами выдолбили яму, где гасили известь, потом принялись за укладку церковной ограды. Жена делала и подносила раствор, а Цветко был за каменщика. Трудились с перерывами. Работу прерывали дожди, снегопады или болезни. То один занедужит, то другая, но Богоматерь давала этим людям силы осуществить задуманное, болезни отступали, и старики возвращались к труду, который продолжался от утренней зари до ночи. Надо сказать, что поначалу их испугала протяженность забора, горы материалов, которые надо перетаскать на своем горбу. Но теперь, подбадривая друг друга, они работали споро и не спеша. Не звали никого себе в помощь. Им хотелось, чтобы Матерь Божья по достоинству оценила их жертву.