Пришлось мне, неудовлетворенному, ограничиться собственными и ближними дворами, случайными встречами… И тогда я с удивлением обнаружил, что давно уже влюблен в двух соседских парней, Рожичей — Эдварда и Ладислава. Они были лет на пять старше меня, жили рядом в подвале, еще ниже, чем мы, — старуха Рожич взбиралась на сундук, чтобы открыть окно на кухне. В придачу у них был неграмотный, вспыльчивый, часто сидевший без работы отец, который избивал их до полусмерти железной кочергой. Случаю было угодно, чтобы именно эти ребята помогли мне вновь ощутить вкус к жизни: дело в том, что Эди Рожич был первым парнем в Зеленой Яме, которого арестовали итальянские карабинеры.
Среди сверстников Эди слыл простаком, над ним подшучивали, но всегда любого насмешника обезоруживали его добродушие, незлобивость и увлеченность. У него были густые черные сальные волосы, которые он мог расчесать только под водопроводным краном, смуглая кожа китайца и нос Сирано, во рту на месте передних зубов темнели щербины. Несмотря на это, он охотно, не боясь насмешек, хохотал, причем смех вырывался откуда-то из глубины утробы, из легких, из живота, который он постоянно поглаживал, чем выдавал некоторое смущение. Эди всегда ходил голодный и съедал все, что попадалось под руку, после обеда и ужина он, ничуть не стыдясь, подбирал остатки пищи по кухням Зеленой Ямы, куда его специально для этого приглашали. Он постоянно был оживлен, переполнен какими-то планами, которые обсуждал во всеуслышание и которые неизменно оборачивались поражениями и разочарованиями. На лице и руках Эди чернели синяки и ссадины, следы отцовской кочерги, — короче, в его облике было что-то от трагикомического персонажа. Стоило мне напомнить о нем моей матери или Кристине Бизьяк (у нее было трое маленьких детей и забот по горло), как у них сразу же наворачивались слезы на глаза.