Милль Конту возражает: он утверждает, что существует непреодолимая граница в объяснении природы, разделяющая исследование физического и психического - явления в этих сферах различны. И этого достаточно, чтобы признать правомерными притязания психологов на самостоятельный предмет. Даже если физику удастся свести те законы, которые описывают наши восприятия цветов, звуков и запахов, к законам движения молекул, давления или столкновения - восприятие цвета все равно останется особым "фактом" нашего сознания, для описания которого понадобятся особые законы (то же касается звуков и запахов). Вот этими-то фактами и занимается психология (конечно, то, что Милль называет "психологией"). Поэтому она тоже (аналогично той же физике) является базисной наукой. Более того, именно
62
психологию ставит Милль на место прежней метафизики, поскольку ведь всякое позитивное знание предполагает, что его "состав" осознан - то есть существует, так сказать, в виде духовных образований. Дальнейшие рассуждения Милля идут в русле традиции английского эмпиризма (Беркли и Юма): сознание (дух в позитивном смысле) есть не что иное, как совокупность впечатлений, которые мы испытываем в нас самих. Поэтому быть с несомненностью (что для позитивиста и означает быть вообще) - значит быть воспринимаемым; или, соответственно "перспективистской программе" Милля, бытие вообще есть группы возможных впечатлений, которые мы можем от него иметь.
Одна из таких групп охватывает социальные факты - о них Милль пишет в самой знаменитой главе своей "Логики", которая называется "Логикой моральных наук". Этим названием Милль обозначает знания о человеке, обществе и истории. (Нетрудно видеть здесь преемственную связь с подразделом кантовской "Критики чистого разума".) Еще раз повторю, имея в виду важность этого тезиса, что различие фактов в науках о природе и в науках о человеке не означает для позитивиста Милля различия методов их исследования: ведь метод идет не "от факта", а "от исследователя", и законы во всех случаях должны быть "подогнаны" к фактам.
Хотя принципиальные положения миллевского индуктивного метода достаточно хорошо известны, я все же подчеркнул бы несколько его моментов, которые свидетельствуют, что в научном мышлении уже произошли серьезные мировоззренческие перемены по сравнению с классической наукой прошлого столетия. Милль, подобно Конту, считал, что всякое научное знание начинается с исследования единичных случаев и в конечном счете всегда останется исследованием некоторых совокупностей единичных случаев. Общее знание - не "исток"; оно результат обобщения. Последнее представляет собой переход от знания одного отдельного случая к знанию случаев, связанных друг с другом, то есть случаев, объединенных в группы. Этот процесс связывания, объединения и обеспечивается "аксиомой индукции" - упомянутым выше принципом непрерывности. Общие формулировки науки поэтому - не знания глубинной, единой сущности вещей, а только обобщения; поэтому они - "промежуточные положения" в процессе расширения опыта, "заметки для памяти", которые позволяют сделать прогресс науки не зависящим от объема человеческой памяти.
63
Признание индукции главным методом научного исследования не ведет к отвержению значения дедукции для науки - целиком отрицаются лишь ее метафизические основания. Само же построение научных теорий в виде дедуктивных систем практически полезно, поскольку облегчает использование науки для достижения технических результатов. Собственно, в этом ведь и состоит высшая цель науки. Эта идея проводилась Миллем на редкость последовательно - напомню, что он был этическим утилитаристом.
Герберт Спенсер
Третьим классиком первого этапа позитивизма был Г. Спенсер (1820-1903), который и по алфавиту, и хронологически был последним в этой троице "позитивных философов". Содержательных отличий, которые можно найти в его трудах, если сравнивать их с сочинениями двух других классиков позитивизма, великое множество. Первая причина этого - в самой установке позитивизма, в его ориентации на частные науки, материал которых философ-позитивист использует и только упорядочивает. Понятно, что за два десятка лет, скажем, отделявших Спенсера от Милля, в науке накопилось множество новых достижений, которые так или иначе должны были войти в состав "позитивной философии". Чтобы акцентировать внимание на том, что обращение философов этой эпохи к такому фактору (вовсе не столь уж важному для прежних философов) было поистине веянием времени, напомню известное утверждение Маркса и Энгельса о том, что с каждым эпохальным естественнонаучным открытием философия "должна принимать новый вид". Примечательно и то, что в качестве примера такого эпохального открытия как Энгельс, так и Спенсер приводили открытие в 1838 г. Я.Шлейденом растительной клетки. Ну разве не любопытно, что это открытие уже было сделано за 200 лет до того Р. Гуком, однако не только научное сообщество, но и сам автор открытия не придали ему сколько-нибудь серьезного значения - ведь тогда это было только наблюдение!
А когда вослед открытию Шлейдена - в 1839 г. - Т. Шванн признает клетку элементом тела животных, а потом, в 1843 г., А.Келликер обратил внимание на тот факт, что из яйца (яйцеклетки) развиваются все органы взрослого животного - все стало выглядеть в совершенно ином свете: в качестве общего научного факта (или по меньшей мере весьма перспективной гипотезы) предстало органическое и генетическое единство органического мира! Теперь Энгельс мог заявить: "Единство мира доказывается не парой фокуснических фраз, а длинным и трудным путем развития естествознания!" Этот тезис биологии в философском плане стал выглядеть весьма впечатляюще в связи с другой идеей, которая к тому времени уже широко распространи
64
лась - в политической экономии: идеей развивающегося в ходе развития производства разделения общественного труда. Вовсе не одно естествознание начинало этот процесс мировоззренческих преобразований. В самом деле, получилось так, что биологи и социальные теоретики работали вместе. С одной стороны, социальный теоретик произвел на свет идею, оказавшую влияние на биологию. Она широко известна - это мальтусовская идея "борьбы за существование" в обществе (восходящая, впрочем, к гоббсовской "войне всех против всех"), которая оплодотворила дарвиновскую концепцию биологической эволюции. С другой стороны, вышеупомянутая идея клетки и в самом деле стала фундаментальной для всего того, о чем писал Спенсер, и прежде всего для его социальной теории. Получилась совсем неплохая иллюстрация к теме: что было раньше - курица или яйцо? В самом деле, если мальтусовский "социальный дарвинизм" предшествовал дарвиновскому биологическому, то "клеточная" концепция в биологии развития организма предшествовала спенсеровской социальной модели. (Кстати, многие экономисты и философы в то время стали "танцевать теоретические танцы" от клетки как от печки: Маркс, к примеру, тоже называл категорию "товара" в своей политэкономической модели капитализма "основной клеточкой" своей теории.)...
Основные работы Спенсера объединены в 5 томов "Системы синтетической философии", каждый из которых (за исключением первого, в котором рассматриваются общие положения его философии и соответственно, названного "Общие принципы") посвящен важнейшим достижениям частных наук: т. 2 "Принципы биологии", т. 3 - "Принципы психологии", т. 4 - "Принципы социологии", т. 5 - "Принципы этики".
Как видно уже из названий, Спенсер не отдает пальму первенства по степени важности ни математике, ни физике, ни химии. В отличие от Конта, расположившего науки в порядке от "простого к сложному" и рассматривавшего в качестве образца теоретическую механику, для Спенсера образцом и базой является биология. Отсюда частые обвинения в биологизме, раздававшиеся в его адрес. Однако биологические понятия и образы сплошь да рядом употреблялись и в его время, и потом, далеко за пределами биологии. Например, марксисты нередко использовали термин "организм", говоря об обществе. То же и с другими биологическими терминами.