И открыть этот секрет помог конструктору белый голубь, не очень умело нарисованный на козырьке машины.
Зайчик
Новый посёлок строителей, просторный, благоустроенный, с широкими, прямыми, щедро освещёнными улицами, со столичными автобусами, надменно проплывающими мимо маленьких весёлых домиков, как-то вдруг оборвался у последнего чугунного светильника, и сразу открылась степь. В густой дымке закипающей метели она казалась первозданной.
Не проехав и четверти часа, машина уткнулась в островерхий сугроб, брошенный ветром поперёк дороги, и забуксовала. Сердито взвыл мотор. Пока шофёр отвязывал лопату, которую он предусмотрительно возил с собой, приторочив к ручкам дверей, мы выбрались наружу. Во мгле сердито шелестел сухой, колючий снег. Несясь порывами, он яростно сёк лицо, струился под ногами и так налетал на фары, будто старался их погасить. И всё же, пробивая шевелящуюся кисею метели, снопы автомобильных огней освещали кусок дороги. Обрамлённая расплывчатыми снежными валами, она была девственно бела. Ветер заметал на ней одинокий человеческий след.
Спутник мой, инженер в щеголеватой форме железнодорожника, показал на этот заносимый метелью след и, ухмыльнувшись, вдруг запел слабеньким приятным баритонцем:
— Похоже, а? Свистит, крутит! Необузданная стихия... А ведь тут утром моя автоколонна прошла. Машин пятьдесят, тюбинги со станции перегоняли. — Он приподнял рукав шинели и глянул на часы. — А через час автобусы с шахт людей повезут... Вот она какая у нас, стихия-то!
Было заметно, что инженер не прочь порисоваться перед новым в этих краях человеком необычностью условий, в каких им, метростроевцам столицы, доводится тут рыть русло подземной реки.
Между тем шофёр провёл «Победу» через сугроб, мы заняли места, и машина двинулась навстречу бурану, как бы осторожно нащупывая колёсами дорогу, маневрируя между курящимися снежными валами. Одинокий человеческий след, то уже почти занесённый, то чётко вырисовывающийся в косом свете фар, всё еще тянулся вдоль дороги, как бы усиливая картину степного безлюдья.
— Это маркшейдер Горохов, — предположил инженер и, повернувшись с переднего сиденья, пояснил: — Есть у нас тут один комик — фигуру бережёт, ходит пешком с работы и на работу.
— Нет, не Горохов, — возразил шофёр, не отводя с дороги напряжённого взгляда, — Горохову в эту пору с шахты на посёлок идти, а след-то вон он, как раз обратный. Да и маленький следок, вроде бы детский. Я и то уж, когда сугроб копал, подивился: кого это в такую метелищу в степь понесло?
Между тем след становился всё более чётким, и вдруг, когда машину подкинуло на очередной снежной, как выражался шофёр, «передулине», огни фар, взметнувшись, осветили впереди маленькую фигурку, еле различимую сквозь частую штриховку несущегося снега.
— Что я говорил! Видите, мальчишка, — сказал шофёр. — Вот мать разиня, выпустила одного в такую пору!
Действительно, это был подросток. В ушанке, в ватнике, в стёганых шароварах, заправленных в валенки, с двумя тючками, висевшими у него на плече наперевес, он остановился и, сойдя на обочину, решительно поднял руку. Весь с головы до ног он был облеплен снегом.
— Заберём? — спросил шофёр.
— Ну что спрашиваешь! — отозвался инженер и, перегнувшись через спинку сиденья, открыл заднюю дверцу. — Эй, орёл, влезай! Некому тебя за уши драть! Замёрз?
Паренёк подошёл к машине и, сняв с плеча свои тючки, протянул их мне. Это были связки книг, довольно тяжёлые. Увидев книги, инженер и шофёр почти одновременно — один удивлённо, другой с плохо скрываемым смущением — воскликнули:
— Валя!
Паренёк между тем отряхнул снег, обколотил о подножку валенки и влез в машину. Круглое лицо его пылало, исхлёстанное степным ветром. На бровях, на детском пушке, покрывавшем его налитые щёки, блестели ледяные кристаллики. Большие очки, сразу же запотевшие в тепле машины, скрыли его глаза. Паренёк кое-как разместился на сиденье, на ощупь удостоверился, что книги его тут, и вдруг необычайно мелодичным для мальчика голосом произнёс:
— Ну и метелица! Ужас! Протянутой руки не видно. Спасибо, товарищи, что захватили.
Он снял очки, чтобы их протереть, и вдруг, к удивлению моему, оказался прехорошенькой круглоликой девушкой лет семнадцати. Разглядев инженера, девушка подняла свои чёрные брови, на которых искрились росинки влаги.