Потом мы узнали, что Гитлер напал на вашу страну. В ту ночь муж и сын, уже не таясь от меня, собирались в горы. На этот раз они уходили надолго.
Прощаясь, муж всё мне рассказал. Он сказал: фашисты напали на великий советский народ. Теперь фашистам конец. Все честные люди должны помочь советским солдатам скорее расправиться с бешеными псами. Тогда я была только женщиной, ничего не знавшей, кроме мужа, детей и роз. Я стала умолять моих близких подумать обо мне, о семье. Я даже, помнится, говорила мужу: «Русский народ — могучий народ. Пусть русские сами расправятся с Гитлером, раз он на них напал». Сын засмеялся, а муж сказал: «Советские люди, конечно, и без нас справятся с Гитлером, но когда человек борется с бешеной собакой, все честные люди должны броситься ему на помощь. А ведь ты, Пенелопа, считаешь нас честными людьми, не правда ли?..» Да, оба они были честны, они ушли, и я помню, как сын Никос, уходя, оглянулся и крикнул с порога: «Мама, не забывай о розах! Они понадобятся, когда мы вернёмся с победой!».
Воевали они далеко от дома. Я не получала от них никаких вестей. Но однажды (это было уже в следующем году, в конце лета; помнится мне, я подрезала тогда розовые кусты) к дому подъехали на велосипедах три хитоса в этих своих диких униформах. Они поставили машины у забора и, не спросив разрешения, вошли в садик. Один из них нёс подмышкой небольшой тяжёлый свёрток. Этот, со свёртком, осведомившись, кто я, сказал, что привёз весточку от мужа. Его спутники засмеялись, а он стал развязывать свёрток, оказавшийся простым мешком. Развязав, он взял мешок за уголки и встряхнул. Из мешка выпала человеческая голова. Она вся была покрыта запекшейся кровью, но по острым залысинам над крутым лбом да по тонкому красивому носу я узнала эту голову. Земля выскользнула у меня из-под ног...
Очнулась я уже дома. Рядом стояли моя старая мать и дочь Рулла. Дочь сказала: «Мама, отец был прав: нельзя стоять в стороне, видя, как человек борется с бешеной собакой». Рулла была гимназисткой седьмого класса, совсем ещё девочка. Её куклы сидели рядком на столике, где она готовила уроки. Но я поняла: она права. Я подумала — нелепо заботиться об уюте в доме, где полыхает пожар.
Мы с дочерью были неопытными в политике. У тех же, кто вёл борьбу с гитлеровскими оккупантами и бандитами-хитосами, была строгая конспирация. И всё же через месяц мы с Руллой находились в отряде Сопротивления — как раз в том самом, где, сражаясь с хитосами, погиб мой муж и где продолжал его дело сын мой Никос.
Вам, может быть, покажется странным, зачем незнакомая женщина всё это вам рассказывает. Так ведь? Поймите, пожалуйста, что с тех пор, как я увидела под кустами роз голову моего мужа, все мои надежды были связаны с вашим народом.
И мужчинам трудно вести партизанскую войну, а женщинам в партизанском отряде куда труднее. Нам с Руллой порой приходилось очень тяжело. Но когда мне становилось невмоготу и весь мир вокруг начинал казаться мне чёрным, я вспоминала то место на глобусе, где широко раскинулась ваша страна, и мне становилось легче. Раз Советский Союз существует, фашизм рано или поздно будет побеждён! Значит, есть для чего жить, переносить страдания, бороться. И вот сейчас, когда я увидела первого из встреченных мною советских людей, я поняла, что должна всё, всё вам рассказать... Это не исповедь, нет. Это отчёт скромной греческой женщины о том немногом, что ей удалось сделать для общей борьбы за мир, за свободу своей несчастной родины, за счастье человечества... Девушки, не смотрите на меня с упрёком, я всё равно не замолчу.
Так вот, мы с Руллой вступили в отряд, сделались медицинскими сёстрами. Мы не сражались, нет — я до сих пор не сделала ни одного выстрела. Но сотни раненых, что прошли через наши руки, не пожалуются ни на меня, ни на мою Руллу. А ведь наш госпиталь помещался в сырых землянках, у нас часто не было медикаментов и были случаи, когда наши врачи ампутировали ноги или руки обычной столярной пилой. Вместо ваты мы употребляли корпию, на которую крестьяне сами расщипывали пелёнки своих ребят, старые полотенца, рубашки. Часто приходилось, отступая, делать большие переходы, и тогда вместе с подразделениями двигался наш госпиталь. Солдаты несли раненых на себе. Но хотя мне ни разу не довелось стрелять, а моя Рулла даже боялась грохота взрывов, мы с ней были не хуже других в этой святой борьбе.