Плотина была совершенно пустынна. Белые лёгкие башни насосной станции, поднимавшиеся над ней в зыбком полуденном мареве, казалось, плавали в мираже. Лишь возле бетонного водослива на откосе, у самой воды, темнела неподвижная человеческая фигура. Приблизившись, я рассмотрел молодого плечистого парня с кудрявой медно-рыжей головой. Охватив руками колени, он следил за тем, как с аппетитным нарзанным шипеньем накатывали на берег одна за другой маленькие волны.
Возле него лежали туго набитый и аккуратно завязанный брезентовый вещевой мешок, из тех, какие солдаты звали на фронте «сидорами», потёртый ящик патефона и новенькая, совсем ещё не обмятая шляпа из бархатистого фетра.
— Рыбу ловите?
Парень с неохотой оторвал от воды взгляд больших белёсых глаз, замкнуто смотревших из-за светлых ресниц.
— Кто это позволит её здесь ловить, рыбу? Тут рыбу разводят, — сказал он; помолчал и точно для себя добавил: — Прощаюсь... Уезжаю вот, машину жду. Застряла где-то окаянная машина, чёрт бы её побрал!
Он не очень располагал к себе, этот хмуроватый плечистый рыжий человек. Но я тоже ждал машину, которая вот-вот должна была появиться на степной дороге, и потому присел возле него на каменную облицовку откоса, нагретую солнцем.
— На новую стройку переезжаете?
— Зачем? К себе, в МТС. Срок мой истёк. Хлеба́-то — вон они какие, скоро убирать... Комбайнер я, понятно?
— Ну, а сюда сооружения поглядеть приезжали?
— Зачем? Тоже нашли экскурсанта! Работал здесь на монтаже, в бригаде товарища... Да что я вам говорить буду! Всё равно, видать, не здешний, наших людей не знаете.
— Как же так? Комбайнер и монтажник — очень уж разные профессии.
— А вот так, как есть. Для человека с головой ни одно дело не закрыто. Была бы башка на плечах да охота — всему научиться можно. У нас вон в монтажной бригаде даже бывший парикмахер был. А я комбайнер. Тут металл, там металл; тут механика, там механика... Мне легко. — Чесанув пятернёй медные свои кудри и озорновато блеснув белёсым глазом, он добавил, усмехаясь: — У нас в эмтеэсе тоже вот нашлись такие-то: куда ты мол поедешь от своего комбайна, какой от тебя там прок... ну и прочее разное в этом роде. Тут мол тебе и слава и почёт, и трудодни, и девки с ума сходят, а там затеряешься, как иголка в стогу. Сиди мол дома, чего тебе тут не хватает... А я вот не затерялся!
— Не хотели из МТС отпускать?
— А как же! Я у них там на всю зону самый что ни на есть передовой. Я им человек во как, позарез нужный! Ну они за меня и взялись — и миром, и лихом, и уговором, и угрозой: не пустим, и всё. И без тебя строителей хватит, рыжих твоих вихров там не видали! А я вполне конкретно упёрся — и ни в какую. Мне эта стройка так в сердце въелась... Уйду — и всё! Жить не стану, коли на ней всласть не работну... Отговаривали меня наши эмтеэсовские, отговаривали, можно сказать, целым общим собранием; потом директор не устоял, плюнул: «Шут с тобой! Хлеб уберёшь — и катись! Отпускаю до будущего урожая».
Ну он-то разрешил — это ладно, а ребята, товарищи-то мои, комбайнеры, трактористы, эти — нет. Эти так: «От ремонта бежишь! Неохота с ключом под машиной лежать, пенкоед».
А один бригадир наш, Василий Парфёныч, — этот и вовсе чёрт-те что заподозрил. Стал я прощаться, а он свои руки назад: «И руки тебе, говорит, не дам, и доброго пути не хочу желать тому, кто от родного дела да за длинным рублём пускается».
Длинный рубль! А у меня вон еще позапрошлогодний хлеб лежит, на трудодни полученный. На базар тащить вроде совестно, съесть — не съешь, много. Девать некуда... И ладно бы, какой-нибудь там барабошка это сказал, а ведь нет — старый партиец. Да и хоть бы один на один, а то при всей мастерской, и нарядчица наша Надя тут была. Так мне от этих слов его обидно стало! «Ладно, говорю, ребята! Вот будущим летом к вам вернусь, море за собой в степи наши приведу — станете у меня прощенья просить, не прощу вам таких слов!» Дверью — бац и в путь...
Парень сидел, покусывая травинку. Он смотрел не в мою сторону, а куда-то вдаль, где зеленоватая вода сливалась с таким же серо-зелёным небом. Должно быть, он испытывал сейчас ту неудержимую страсть всё рассказать незнакомому человеку, то властное желание с кем-то поделиться пережитым, какое приходит в иную минуту к самым замкнутым людям.
— Н-да... А ведь скажу вам по совести — чуть не сбежал с канала обратно. Да-да, вы что думаете! Это ведь в газетах читать легко, а работать тут не всякому по разуму. Я у себя и комбайнер хороший, и в слесарной не последний человек, но то эмтеэсовская мастерская, а тут вон оно всё какое! Вверх взглянешь — шапка валится. И комбайн наш — степной дредноут, как у нас в районной газете один всё пишет, — он, если его со всем этим посравнять, букашка не букашка, а так, жучок! И обратно — работа. Это ведь я так бреханул, что мол монтажник и комбайнер — чуть что не соседи: там металл, тут металл... Как же, держи карман шире! Металл-то металл, а габариты разные, всё равно что хедер и серп...