Согласились они на том, что она купит креветки, они приготовят их в воке, а деньги за них он ей вернет, теперь всё оговорено, и можно спокойно идти спать. Водворив телефон в гостиную на шаткую подставку, в прошлом жардиньерку, пожертвованную чьей-то матерью, она желает спокойной ночи своим сожительницам — те практически не отрывают глаз от телевизора. Потом моет лицо дорогущим черным мылом, сваренным из грязи и морских водорослей, — единственным роскошеством, от которого она не отказалась, вынимает контактные линзы и залезает под одеяло с «Лолитой», взятой из Колумбийской библиотеки. Ей давно хотелось прочесть «Лолиту», потому что Лайонел Триллинг[13] сказал, что это книга о любви, а сейчас ее интересует любовь и только любовь. Размышления на эту тему практически вытеснили остальные. Лиззи пришла к заключению, что всю жизнь искала ту половину своей души, с которой, согласно Платону, разлучилась при рождении, и вот — нашла ее. И как бы часто она ни возвращалась мыслью к этому откровению, всякий раз оно трогает ее чуть ли не до слез.
Пол Догерти не знает — она держит его в неведении, — сколько времени занимают у нее эти мысли; он верит, что она, подобно ему, часами, днями думает о своем деле и только о нем. А она ни за что не признается, что и ее мысли уже не ее. Она не властна над собой; то, что было ее стержнем, теперь хаотичное скопище частиц и вместе их удерживает лишь одержимость им.
Порой, когда она, оторвавшись от книг, выходит погулять и целых три минуты не думает о Поле, она недоумевает, почему при мысли о нем ощущает не радость, а стеснение в сердце, смутную, сходную с болью тревогу. Но даже думать так, кажется ей, стыдно, что это, как не предательство, и не только его, а аватаров любви, ересь, и она тут же пресекает эти мысли: иначе перед ней встанет проблема куда более масштабная — что делать с собой, ради чего вообще она пришла в этот мир. Пока что цели более значительной, чем Пол, она не нашла.
Одним благодатным утром три недели спустя Белла снова дает интервью, на этот раз англичанину тридцати с гаком, в костюмчике в полоску, с узким бескровным лицом, редкими ресницами, при издательском договоре на книгу о Клее. До него о Клее писали серьезные ученые или критики, восполняющие скудный прожиток статьями об органическом пространстве у Бранкуши[14]. Марк Дадли — совсем иной коленкор, за его плечами два толстенных бестселлера, подлинные биографии укокошенных наследниками техасских миллионеров. Он во всеоружии: у него первоклассный юрист, платный расследователь плюс опцион на фильм по книге.
Получив письма от юристов, она объявила, что сотрудничать с Марком Дадли не намерена, но, по-видимому, ее словам никто особого веса не придает. В ответном письме издательского юриста сквозила угроза: «Как ни прискорбно, в подобных случаях охотнее всего идут на контакт те, кто хочет свести счеты, и по личным, и по профессиональным мотивам, вследствие чего нам представляется тем более огорчительным, что Ваше видение событий в книге отражено не будет». Так что ей хочешь не хочешь придется принять его и просить отложить книгу до ее смерти — вот до какого унижения она дошла. На что Дадли галантно отвечает, он, мол, не сомневается: она будет жить еще долго.
— Сдается мне, вы доживете до девяноста трех, порода у вас такая. И будете держать всех в страхе вплоть до последнего дня.
— Написать такую книгу вам, на мой взгляд, не по плечу, и я хочу, чтобы это было засвидетельствовано.
— Я всё понял. Но я еще могу вас удивить. Во всяком случае, прочтите мою книгу и тогда уж судите.
13
Лайонел Триллинг (1905–1975) — американский критик и публицист. В Америке его считают самым влиятельным критиком XX века.
14
Константин Бранкуши (Бранкузи) (1876–1957) — румынский скульптор, один из основателей абстрактной скульптуры.