Как это мне напоминает вашу земную русскую интеллигенцию – цвет народа. Тоже одни душевные бросания из стороны в сторону, метание туда и сюда. И все на словах. И никакого реального дела.
А в итоге, кляня себя и каясь она снова и снова обслуживает тот порядок, который сложился в обществе. И я – горестно вздохнула Фигура – И я тоже метаюсь. И туда и сюда. И обслуживаю и тех и этих. Везде на мелких поручениях. Таков мой удел. Да, – горестно вздохнула добрая Лада. Ты «ни туда и ни сюда» – это удел всех кто не имеет твердых принципов, не борется за них, не готов понести за них муки смертные и даже умереть.
Так в философских размышлениях прошел их отдых. «Ну, в путь» – сказала Фигура. Лишь любовь к тебе, моя добрая Лада, дают мне силы. Я тоже устал.
Я раньше не знал духовной любви. Но теперь я понял. Что духовная любовь дает нам силы неимоверные. Я готов нести тебя все дальше и дальше. Какая жалкая и низменная человеческая любовь, там на земле. Это эротическая гимнастика двух земных тел, с целью достижения минутного оргазма. Как она бледна и мелка по сравнению с духовной любовью, – которая вечна.
Любящие души любят друг друга на земле и затем находят друг друга на небесах. И любовь их вечна. Фигура бережно подхватила Ладу и понеслась как стрела дальше.
Глава 4. Круг 4. «Вор поневоле»
И снова в скорбный путь. Окружающий пейзаж не менялся. Все та же чернота. Бесконечные ледяные скалы и ледяные поля. Вот и ворота. Это вход в 4-ый круг ада» – сказала Фигура. Опять разговоры с яростным бесом «Вон там, налево, пришла большая партия душ – сказал бес. И Лада подошла к ближайшей душе. И ее глазам открылась жуткая картина: некая душа отчаянно пилила себе сначала правую руку. Пила была тупая. Ее, вероятно, уже тысячу лет никто не затачивал. Отпилив правую руку и не дав ране даже зарубцеваться, душа тупой иглой с нитками протыкала кожу вокруг раны и зашивала руку. И не передохнув ни секунды душа начинала свою страшную операцию снова. Но уже с левой руки. Передохнув секунду душа хватала свою правую ногу, а затем и левую ногу и делала с ними тоже, что и с руками. И так страшный процесс повторялся все время в той очередности. Лада уже привыкшая ко всему, все же ужаснулась этой картине.
Фигура сказала: «Здесь принимают муку воры всех мастей и всех уровней. А мука у них такая: то, чем они воровали, то они отрезают и затем пришивают обратно. И так бесконечною В напоминание о своих естественных орудиях воровства. Ведь на место воровства их свои ноги несли, а не чужие. И воровали они руками своими, а не чужими. И чем больше вор воровал и чем больше было горе и убытка от его воровства, тем чаще он режет сам себя. Лада подошла поближе к душе, которая сама себя резала и спросила: «За какие грехи ты проходишь здесь кошмарные муки?».
Душа была одета в какой то балахон, неопределенной формы и цвета. Она испуганно, раскрыв глаза, смотрела на необычное видение возникшее перед ним «Вы кто и откуда» – спросила душа. Лада ей все объяснила и измученная душа, начала свою покаянную исповедь. Я сижу здесь за воровство. Я родился в небольшом текстильном городке, каких вокруг Москвы много. Учился я хорошо. Мать у меня была заслуженной ткачихой. Знаменитой на всю страну. Ее портреты в газетах печатались. Отец – инженер, очень талантливый конструктор. Работал в небольшом филиале Центрального научного института. Филиал был при фабрике. И вот началась перестройка.
Фабрику акционировали. Акции, как тогда говорили, раздали трудовому коллективу. Как радовался народ. Мы теперь все хозяева. И все будем получать прибыль. Прошло немного времени и директор скупил все акции у голодных людей за копейки. Заработки были маленькие и платили их нерегулярно. И надо было кушать и одеваться. И директор стал единоличным хозяином одной из крупнейших фабрик России задарма. А продукция фабрики стала все хуже и хуже сбываться. Ибо вдруг хлынул к нам дешевый заморский ширпотреб. Закрылся сначала один цех. Из него отвезли на металлолом все станки и оборудование. Затем закрался в второй, третий цех. Взглянешь, пустое здание с выбитыми окнами. Люди оказались на улице. А кушать и одеваться надо. Люди городка, жизнь которого зависела от фабрики, были в растерянности. Как жить дальше. Молодые потянулись в Москву, где устраивались на любую неквалифицированную работу. Жили в общежитиях по скотски. Людям постарше было хуже. Кто их в Москве возьмет на работу? И совсем плохо нашим пенсионерам. Они оказались вдруг никому не нужными. Они питались теперь, наверное, одним святым духом. Ибо ни на мясо, ни на рыбу у них не было денег из их нищенской пенсии. Семья у нас была большая. Я был четвертым ребенком в семье, старшим. Мать поняв, что на одном приусадебном участке детей не накормить, бросила детей одних и поехала в Москву искать работу. Так же, как и она, местные, ей подсказали сидеть привратницей в подъезде богатого дома. Сутки сидеть – двое дома. Их было три сменщицы. Наш городок был не на главной железнодорожной ветке, а между ними. И приходилось ехать на местной электричке до главной ветки и потом по главной ветке в Москву.