— Настоящий, — сказал Недев. — Единственным документом на право владения недвижимостью является у нас нотариальный акт, никаких других документов не существует. По крайней мере, на сегодняшний день.
— Так-то оно так, да не так… В присутствии свояка своего, Йонко, плачу доктору денежки, заверяем, как полагается, у нотариуса, кладу документ в карман, веду их в ресторан «Секешхефе…», как его там?.. Выпиваем по стакану вина и расстаемся как люди. Потом доктор уезжает в Софию, а мы с женой назавтра отправляемся в Вербняк, чтобы вступить во владение… Приезжаем, народ рассыпался по участкам, обрабатывает землю, суббота, денек солнечный, теплый — в самый раз обрабатывать… Но когда подошли мы к нашему участку, глядь — там какие-то двое, мужчина с женщиной, окапывают виноградник.
— Кто ж такие? — спросил Недю Недев, задумавшийся в эту минуту о чем-то другом.
— Как кто такие? Первазов с женой со своей!
— Вы где находитесь?.. Кто вам разрешил своевольничать?.. Спросили вы кого, сообщили кому или сами, не долго думая… Кха, кха… — Йонко закашлялся. Отвыкшие от табачного дыма бронхи отказались вобрать его и выталкивали прочь, застарелый кашель курильщика вновь дал о себе знать.
— Отец! — сказал Фео, сочтя, что пришло время заговорить.
— Не отец я тебе больше! — произнес Йонко, выдохнув в него струю дыма. — Никто я тебе теперь… Потому что ты только сейчас и вспомнил, что у тебя есть отец. Когда осознал, какую глупость натворил, когда начала грызть совесть…
— Ничего меня не грызет…
— Грызет, грызет, ты мне не вкручивай! Ты только крылышками взмахиваешь, а я стреляный воробей…
— Папа, мы со Снежей давно…
— Какой это Снежей? Откуда она взялась, эта Снежа, не видал такой, не слыхал… И как она за тебя пошла, не зная тебя, не ведая, кто мы и что мы, цыгане мы или болгары, есть ли у нас крыша над головой, сможет ли она жить у нас, хватит ли у нас хлеба прокормить ее… Вы, может, думаете, государство вас кормить будет — вас и ваше потомство?.. Кто же так делает? Где это видано? Жизнь — это вам не хиханьки-хаханьки и не сказочка из «Тысячи и одной ночи».
— Мы будем учиться, а потом… — внезапно прозвенел голосок Снежаны.
— Тебя не спрашивают! — строго оборвал ее Йонко. — А коль не спрашивают — молчи. Я тебя не знаю, отродясь не видал, стой в сторонке и дай мне потолковать с моим охламоном…
— Папа, я прошу тебя! — произнес охламон.
— Я знал, заранее знал, нынче так просто не обойдется! Потому и не хотел собирать народ на даче… Что нам мешало устроить ужин на городской квартире… А еще бы лучше вообще не устраивать… Нет, оказывается, «невозможно»… День ангела его праздновали, ни одного дня рождения не пропустили за восемнадцать лет, и проводы в армию тоже, значит, обязаны отметить как люди. Вот тебе и проводы, вот тебе и яловая свадьба, которая обернулась-то настоящею…
Он тяжело вышел из комнаты, пол дрогнул у него под ногами, а вскоре из гаража донесся яростный стук топора.
— А все потому что боитесь, как бы не отстать от других… Георгиевы — в ресторане, вы — у себя на даче… У Панчевых — аккордеон, у вас — оркестр… У них — без начальства, у вас — Недю Недев…
Мать отшвырнула компресс, неожиданно легкими шагами подбежала к нему и отвесила пощечину.
— Ты товарища Недева не трогай, хулиган несчастный!.. Что он тебе плохого сделал? Чем тебе Наташа плоха, ты скажи мне, чем она тебе плоха?
Несмотря на пощечину, Фео улыбнулся: трудно было придумать вопрос глупее и нелепее.
— Молчишь! — продолжала мать. — Потому что ослепили тебя и не видишь, кто тебе истинный друг, кто тебе добра желает, а кто в яму заманивает… Что ты имеешь против товарища Недева? Всему городу помогает, сердце у него золотое, власть у него, авторитет. И тебя никогда бы не оставил — как сына любит тебя, всегда поможет…
— Перестань! — сказал Фео. — Я уже по горло сыт вашей помощью, вашими планами и расчетами!.. Это делай, того не делай, туда иди, сюда не ходи… Неужели у меня самого головы нету? Неужели мне всю жизнь жить по вашим планам, которые вы придумали, расчертили еще до того, как я родился?.. Нет, теперь — все! Больше так не будет, могу хоть сейчас шапку в охапку и уйти с этой дачи…
— …которую мы на тебя записали! — закончила мать.
— Я вас не просил на меня записывать!
— А мы можем и назад отписать! Ты как думаешь?
Она снова лежала с закрытыми глазами и придумывала, что бы сказать еще, но тут зашуршала жесткая ткань его плаща, она услышала, как стукнула дверь, а затем наступила тишина.