Никогда я не думал, что человеческий век так короток. Не успеешь открыть глаза, как приходится закрывать их навсегда. Несколько воспоминаний, похожих на сон, порой боль, порой счастливый трепет, последний вздох — и конец. Действительно конец? Во всяком случае, конец реального для нас времени, которое мы называем своей жизнью. И это все. Некогда даже осознать самого себя, а уж тем более подвести итог своим человеческим свершениям.
Иногда меня охватывает легкое, но все более неотвязное уныние, может быть, первый признак надвигающейся старости. Оглядываясь назад, я не вижу ничего, что стоило бы запомнить, — ни подвигов, ни падений. Ничего, кроме однообразного вращения мельничных жерновов будней, которые с каждым днем крутятся все быстрей и быстрей. И может быть, все чаще — впустую. Занят, тороплюсь, никак не могу — так я отвечаю обычно на телефонные звонки. Чем ты занят, куда спешишь, человек? Как куда, на собрание, разумеется, на симпозиум, на какое-нибудь пустопорожнее заседание ученого совета, чтобы автоматически поднимать руку. Научные журналы, которые я когда-то ожидал с нетерпением хищника, сейчас неделями валяются нетронутые на моем столе. И даже то, что уважение ко мне растет, что день ото дня люди здороваются со мной все почтительнее, начинает казаться мне издевательством.
И все же что самое важное из того, что случилось со мной за последние тридцать лет? Тут сомнений быть не может — конечно, моя женитьба. Нет, не смейтесь, так оно и есть. Знаю — нельзя считать событием неизбежность. Но для человека, прочитавшего более трехсот любовных романов, это все-таки событие. Вследствие его я породил толстоватую и глуповатую дочку, удивительно непохожую на свою мать. Почему непохожую? Бог весть. Знаю только, что природа порой любит пошутить. Плохие шутки, даже у нее самой они не вызывают улыбки. Но злее всего природа подшутила как раз надо мной. Дело в том, что я женился на первой женщине, которая соблаговолила обратить на меня внимание. Я был о себе гораздо лучшего мнения, но это так. Она и сама, наверное, не ожидала, что я сдамся так легко.
Чем я ей понравился, этого я тоже не понимаю. Ничего привлекательного во мне не было — худой, изжелта-смуглый, одно плечо выше другого. Как это ни странно, сейчас у меня более приятная внешность. Некоторые студентки понахальней даже позволяют себе заглядываться на меня, конечно, не совсем бескорыстно. В свое время она тоже была студенткой, а я — ассистентом у моего профессора. Мне кажется, она решила наш случай словно математическое уравнение. И могла бы спокойно заявить: «Ну вот что, глупыш, пошли ко мне! Вчера я до часу ночи решала эту простую задачку. Другого ответа нет!»
Да, пожалуй, она завоевала меня слишком напористо. Сейчас, рассматривая ее уравнение уже издалека, я думаю, что она немножко схитрила. В ее части было по крайней мере одним иксом больше или одним игреком меньше — где-нибудь в знаменателе. Правда, нельзя сказать, чтоб она была красавицей. Высокая, слишком худощавая, тонкие ноги, еле заметный бюст. Но зато — пламенные очи, каких не было, вероятно, даже у графини Сан-Северины. Когда мы познакомились, на ней было легкое платье цвета ноготков — оранжево-пламенное. Оно удивительно шло к ее смуглой коже и черным, как смоль, волосам. И очень не соответствовало ее позитивному математическому уму. А тем более — ее железному характеру, с которым я потом хорошо познакомился. Сейчас — в пятьдесят три года — это стройная женщина с упругой походкой и весом, ни на грамм не отклоняющимся от идеального для ее возраста образца. На вид она кажется на двадцать лет моложе меня и на десять — себя самой. Чтобы не изображать ее совсем уж лишенной недостатков, скажу только, что в последние годы она стала выщипывать пинцетом усики. Но вряд ли это может бросить серьезную тень на ее облик. Ваши жены делают то же самое, только в косметических кабинетах.
Я упоминаю обо всех этих мелочах, потому что они все же имеют отношение к нашему рассказу.
Все началось в самый обычный будничный день. Весна запаздывала, деревья еще стояли голые. Только напротив, в квартальном скверике, на ветках декоративного кустарника появилась еле заметная зеленая дымка. Я стоял у окна и рассеянно смотрел на улицу. Две горлицы разгуливали по железной ограде балкона, унылая кошка пересекла мостовую. И вдруг во мне возникло нечто, не поддающееся описанию. Я вернулся в кабинет, обессиленно упал в кресло. Кружилась голова. Через полчаса, когда вернулась жена, я сказал: