У Павла Вежинова в повести «Измерения» связь поколений, культурно-историческая преемственность и проекция в будущее, вера в возможности духовных сил человека предстают совсем в ином свете. История (судьба бабушки — свидетельницы исторического народного восстания 1876 года, влияние ее необыкновенной натуры на формирование личности внука), настоящее, в котором герой хотя и добивается известных жизненных успехов, но не испытывает подлинного удовлетворения, и будущее (заложенные в человеческой личности, но лишь изредка проявляющиеся способности) выступают как необходимые этапы одного пути, пройти и осознать который предначертано герою и в конце которого он должен через страдание постичь главное — любовь и понимание близкого человека. И в этой повести, как и в некоторых предыдущих («Барьер», «Белый ящер»), П. Вежинов, используя приемы, граничащие с фантастикой, а в сущности — многозначные метафоры, ратует за гармоническую личность, сочетающую в себе рационализм и современный интеллект с богатой эмоциональной сферой, без которой немыслим ни один человек любой творческой профессии и вообще ни одна полноценная личность.
Рецептов создания нового героя, адекватного времени, нет. У каждого художника существует свой неповторимый подход к этой важнейшей проблеме любого искусства любой эпохи. Современные болгарские прозаики своими талантливыми произведениями на деле доказывают, что их концепции, их пути в литературе правомерны и перспективны.
Павел Вежинов
Измерения
До чего же трудно вглядываться в сумрак прошлого! Не раз задумывался я над тем, что оно такое — наш мир, действительно ли он существует. И понял, что сказать: «Конечно же, существует, хотя бы в памяти людей», — отнюдь не ответ. А память — что это такое? Неужто лишь тени, нетленные призраки, обитающие в наших усталых душах? Думать так — значит не иметь никакого понятия о природе вещей. Все в этом мире состоит из частиц или волн, что почти одно и то же. Даже сны, даже мечты. А память — просто небольшой механизм, как и все прочие, который запечатлевает бытие и сохраняет его в себе, вещественное и реальное. Наверное, невещественны лишь образы, которые она создает, они словно бы витают вне времени и пространства.
Но к чему вдаваться в ненужные рассуждения? Важно, что в это прошлое можно войти, словно в кинотеатр, по своему выбору и желанию. И выйти из него. Последние несколько месяцев я именно этим и занимаюсь. Я входил в него, выходил и опять возвращался. Меня хлестали дожди, пули свистели в ушах, я чувствовал во рту сырой вкус крови, такой свежий и сильный, словно она лилась на самом деле. Вначале меня это потрясало. Откуда я мог знать о том, чего никогда не было в моих ощущениях? Потом я понял, привык. Спокойно садился на придорожные камни, отмерявшие неизмеримое. Я не знаю, что такое время, и никто не знает. Но теперь я думаю, что именно оно делает вещи реальными, вводя их в фокус наших ощущений. Или связывая их в единый процесс, у которого доказана только одна из его сущностей — изменение. Вот в чем узел всех проблем. О прошлом можно сказать, что оно, по крайней мере, содержится в нас самих. А будущее? Что оно такое? Существует ли оно реально? В нас или вне нас? А может, оно всего лишь возможная и вероятная проекция нашего настоящего?
В сущности, это рассказ об одной старой женщине, объединившей в себе все три лика времени. Во всяком случае, мне так кажется. Женщину эту я знал очень хорошо, потому что она — моя собственная бабушка. И я очень похож на нее, даже внешне. Если она — мое прошлое, то я — ее будущее, по крайней мере до сего дня. Несмотря на то что ее давно нет в живых.
Но начнем с начала. Когда после разгрома Апрельского восстания орды Хафиз-паши ворвались в Панагюриште, бабушке моей было около восемнадцати, а деду Манолу — тридцать два. В те времена такая разница в возрасте мужа и жены была редкостью. К тому же дед женился на бабушке уже вдовцом. Он и сейчас как живой стоит у меня перед глазами, хотя и погиб за полгода до рождения моего отца. Это был громадный человечище, пожалуй, самый высокий из «гугов», как тогда называли всех мужчин в нашем роду. Обращаясь к прошлому, люди обычно не вспоминают красок. Но я вижу деда словно на красочной картинке. Особенно поражала меня его алая феска с длинной черной кистью. И не только поражала, но даже слегка возмущала. Чтобы член революционной организации, личный друг Бенковского[2] разгуливал в турецкой феске в самый канун восстания — этого я просто не мог понять. Но бабушка говорила, что носил он ее нарочно, чтобы позлить турок. Такой красивой, дорогой фески, купленной, наверное, в самом Стамбуле, не было даже у пловдивского вали[3]. Темно-вишневый сюртук, застегнутый сверху донизу, узкие брюки, венгерские сапожки. Так он выглядит на снимке, сделанном в Гюргеве, в Румынии. Цвета, разумеется, запомнила бабушка и не забывала до самой своей смерти.
2
Бенковский Георгий (1841 или 1844–1876) — видный деятель болгарского национально-освободительного движения, один из вождей Апрельского восстания 1876 г.