"Браво"
Член Союза Российских писателей
Великий Магистр ОКМ
Любимый шут принцессы Грезы
Любимый шут принцессы Грезы грустит в аллеях Сан-Суси. Он гладит по головкам розы, и розы говорят: "Мерси, Спасибо, милый наш товарищ,
спасибо, добрый наш Роже,
ты никогда не обижаешь
своих цветущих протеже.
Ты нас не режешь под коренья
и не срываешь нам голов,
чтобы они, сварясь в варенье,
десертом стали для столов.
Ты нам свою являешь милость,
и мы к тебе как кошки льнем.
Но что с лицом твоим случилось,
зачем следы от слез на нем?"
Любимый шут принцессы Грезы
вздохнул и розам отвечал:
"Ах вы, болтушки!... Эти слезы
в глаза мне дьявол накачал.
Тот самый дьявол, что вселился
в хозяйку сердца моего,
который нынче веселился,
свое вкушая торжество.
Моя прекрасная врагиня
сказала: "В парке Сан-Суси
произрастает роз богиня.
Сорви ее и принеси.
Сорви, но только без обмана,
не замени ее другой,
иначе принимать не стану,
иначе в дом мой - ни ногой!"
Не знаю, кто средь вас богиня,
но знаю: ни одну из вас
руками погубить своими,
увы, я не смогу сейчас.
Увы! Не угодить предмету
моих вседневных дум и грез
я не могу. И значит это,
что я умру, умру, как пес,
умру у милого порога,
умру, лизнув ее каблук,
хоть мне заказана дорога
к источнику сердечных мук".
Умолк Роже, закрыв руками
глаза, набухшие от слез.
Но чу! Играя с ветерками
к нему идет богиня роз.
Да-да, сама, в обличье девы,
власа златые распустив,
идет - а на губах напевы,
какой-то ангельский мотив.
Сражен небесной красотою,
Роже упал у стройных ног
и, в луже на коленях стоя,
ни слова вымолвить не мог.
"Возьми меня, - сказала дева,
играя лепестками губ,
заслужишь ласку вместо гнева
и даме сердца будешь люб.
Она меня поставит в вазу,
и через день увяну я,
зато не будет знать отказа
любовь гонимая твоя".
Шут поднял взор - и отразились
его глаза в ее глазах,
и будто молнии скрестились,
и с чьих-то уст слетело "ах"!...
Принцессе утром доложили,
что мертв ее любимый шут.
Все дамы окна окружили:
"Шута везут! Шута везут!"
Под окнами принцессы Грезы
тележка с мертвым пронеслась,
сжимал он стебель чудо-розы
и кровь меж пальцев запеклась.
"Как странно,- думала принцесса.
Он никогда не рвал цветов,
хотя и слыл большим повесой
и ферлакуром средь шутов".
Сумерки империи
Болтливый ручеек сбегал с крутого склона,
шуршала под ногой пожухлая листва,
апрельский теплый день глазел на нас влюбленно,
и освежала взор кипучая трава.
Опушкою лесной гуляли мы с Варварой,
ей было сорок пять, а мне пятнадцать лет,
она была резва и не казалась старой,
и пахла плоть ее, как яблочный рулет.
Как мучила меня прожженая кокетка!
"мой маленький Пьеро, вам нравится мой мех?"
Я опускал лицо - оттянутая ветка
хлестала по глазам, и раздавался смех.
"Постой же, - думал я, - отмщенье будет страшным.
Все веточки, дай срок, тебе припомню я".
...И через восемь лет студентом бесшабашным
я к тетке на постой вновь прибыл в те края.
"А что, жива еще супруга землемера?"
осведомился я за чаем невзначай.
"Варвара-то? Жива, все прыгает, холера.
Ты навести ее, Петруша, не скучай".
Недели не прошло - она сама явилась,
сдобна и весела, румяна, как лосось.
"Ах Петенька, дружок, студент... Скажи на милость!"
"Пришла, - подумал я злорадно. - Началось".
Ага. Уже зовет Варвара на прогулку.
Зачем не погулять? Идемте, говорю.
Варвара на меня косит, как жид на булку.
Коси, ужо тебе я булок подарю!
Все тот же ручеек. Кругом бушует лето.
Я ветку отогнул - и Варьке по лицу.
"Ах, Петенька, за что?" - Стоит и ждет ответа,
боится надерзить красавцу-молодцу.
Я ветку отогнул - и снова ей по харе.
У дамочки в глазах горючая слеза.
Я за спину зашел и стиснул бедра Варе
и заметалась дрянь, как в банке стрекоза.
"Любимая моя, - я зашептал зловеще,
все эти восемь лет я тосковал по вас...
Отриньте ложный стыд, снимите ваши вещи
и дайте утонуть в пучине ваших глаз."
Дрожит как холодец расплывшееся тело,
и пальчики дрожат, и пуговки трещат.
Разделась наконец, готова уж для дела.
Лопочет ручеек, пичуги верещат.
И рассмеялся я, как оперный Отелло,
вещички подхватил и резво побежал.
"Что, старая карга, студента захотела?
Прощай, моя любовь, прощай, мой идеал!"
Я утопил в реке Варварины одежки,
потом как зверь лесной прокрался к ней назад.
Смотрю: любовь мою уж облепили мошки,
и комары ее со всех сторон едят.
Тут я из-за кустов завыл голодным волком
и Варенька моя рванула голяком,
вопя и вереща, бежит лесным проселком,
и на опушке вдруг столкнулась с мужиком.
Мужик, не будь дурак, схватил мою Варвару,
на травушку пихнул и ну ее валять.
Я за кустом присел и закурил сигару,
и стал под "ух" и "ах" о жизни размышлять.
О дамы, -думал я, - безмозглые мокрицы.
Зачем стремитесь вы гасить наш лучший пыл?
Не надо рожь косить, пока не колосится,
но надо есть пирог, покуда не остыл.
Иль думаете вы, сто лет он будет свежим?
Увы, он может стать черствей, чем макадам.
Оскар Уайльд спросил, за что любимых режем?
И я спрошу, за что мы губим милых дам?
За то, отвечу я, ломают дамы зубы
об наши пироги, что сами сушат их,
Что с тем, кто в них влюблен, бывают злы и грубы,
опомнятся - а глядь, любовный пыл уж стих.
Стихает огнь любви, и ледяная злоба
царит потом в сердцах поклонников былых.
И в лике мужика Судьбу вдруг видят оба,
и тешится Судьба над трупом чувства их.
Волосы
Я помыл свои волосы модным шампунем,
мои волосы стали сильны и упруги,
так я встретился с новым веселым июнем
и мгновенно понравился новой подруге.
Мои волосы стали сильны и упруги,
я шампунем их пестовал целое лето,
но одно не понравилось новой подруге:
что все хуже и хуже я делал ВОТ ЭТО.
Мои волосы стали сильны и упруги,
мои мышцы, напротив, поникли, одрябли,
и все чаще у ложа желанной подруги
я стоял как дурак, наступивший на грабли.
Моя главная мышца бессильно опала
и ведет себя нынче как дохлый мышонок;
он как крыса хозяйничал в норах, бывало,
в норах самых железобетонных девчонок.
Пусть прелестницы моются модным "Пантином",
"Хед'н'шолдерс", "Эльзевом" и "Джонсонсом" сразу,
ну а тем, кто себя причисляет к мужчинам,
я советую выкинуть эту заразу.
Настоящий самец моет волосы глиной,
он космат и свиреп, и грязней печенега,
за плечами его след шевелится длинный
из летящих с башки хлопьев белого снега.
НОГТИ
Я однажды прочел в страноведческой книжке,
что калмык, чтоб беду не навлечь на свой кров,
не бросает в степи ногти, после острижки,
а под юртой их прячет от глупых коров.
Коль буренушка съест человеческий ноготь,
бес вселяется в смирную душу ее,
ни погладить ее, ни за вымя потрогать
не скотина, а просто лесное зверье.
В общем, есть у калмыков такая примета.
Но не зря на Руси девку телкой зовут.
Ты меня, богача, знаменитость, эстета,
затоптала копытами за пять минут.
Что с тобою случилось, любимая, право?
Ты мычишь и чураешься прежних затей,