Ольбрихт поворачивается к Штауффенбергу, который повторяет еще раз:
— Бомба взорвалась. Я видел пламя и дым, как от стопятидесятимиллиметрового снаряда. Никто не мог остаться в живых после такого взрыва. Гитлер по меньшей мере тяжело ранен.
Ольбрихт прерывает его:
— Кейтель лжет. Я лучше всех знаю, как способен лгать Кейтель!
Бек не уступает:
— Я не сомневаюсь, что рапорт полковника Штауффенберга правдив. Не считаю также, что Гитлер в ближайшее время сможет выступить по радио. Однако же, Ольбрихт, вещи надо видеть такими, какие они есть. Что вы с Гельдорфом скажете, если Кейтель, Геббельс или Гиммлер объявят, что Гитлер жив? Слухи не в счет. Не в счет даже правда. Для меня этот человек умер. Нам надлежит сделать все вытекающие отсюда выводы и соответствующим образом действовать. Но мы должны вооружить наших людей на случай, если первой акцией той стороны будет заявление, что Гитлер жив. В ближайшие несколько часов они не смогут представить доказательства. За это время необходимо довести до конца операцию в Берлине.
Ольбрихт взглянул на Бека:
— Надо заняться Фроммом. Нельзя допустить, чтобы он связывался с городом. Сигнал «Валькирии» передается от его имени. Не желаете ли, господин генерал, вместе со мной пойти к нему? Это может побудить его окончательно присоединиться к нам.
Бек отрицательно покачал головой.
— Я предпочел бы не торопиться. Возможно, потом. Думаю, будет лучше, если первым пойдете вы, его непосредственный подчиненный.
— Хорошо, — говорит Ольбрихт. — Полковник Штауффенберг отправится со мной.
Они проследовали через несколько комнат. Отрапортовали Фромму. Почти двухметровый великан неприязненно взглянул на них.
— И все-таки, господин генерал, факт остается фактом. Полковник Штауффенберг только что из Восточной Пруссии. Фюрер погиб в результате покушения. Полковник был при этом. Нет и тени сомнения.
— Так точно, господин генерал, фюрер мертв.
— А что мне говорил Кейтель?
— Кейтель солгал! Вы же знаете, господин генерал, фельдмаршалу никогда нельзя доверять. Я собственными глазами видел, как несли мертвого фюрера.
— А поскольку факт установлен, — вмешивается Ольбрихт, — мы передали в военные округа сигнал «Валькирии»…
Фромм вскакивает. Теперь видно, как он высок.
— Это нарушение моего запрета! — кричит командующий. — Кто распорядился? Что значит «мы»?
— Мой начальник штаба, полковник Мерц фон Квиринхейм.
Фромм стучит кулаком по столу:
— Полковника Мерца ко мне!
Несколько секунд все трое стоят, не произнося ни слова. Даже не смотрят друг на друга. Фромм бледнеет от ярости, а может, от страха. Ему легко не смотреть на собеседников. Он глядит прямо перед собой, то есть поверх их голов, куда-то за окно, в выцветшую от зноя голубизну неба.
Ольбрихт чувствует на себе чей-то взгляд. Он косится на Штауффенберга. Тот вне себя. Он пытается взглядом заставить Ольбрихта убрать с дороги Фромма, если тот будет артачиться. Ольбрихт совершенно спокоен. Входит Мерц фон Квиринхейм.
Увидя его, Фромм вопит:
— Что за бардак с этой «Валькирией»! Кто вам разрешил?
— У меня был приказ о принятии соответствующих мер на случай беспорядков в Германии. Действительно, я такой приказ отдал.
— Вы арестованы! — орет Фромм, — Потом разберемся. А пока что приостановите передачу каких-либо инструкций.
Мерц спокойно берет стул и садится у стола.
— Если я арестован, — говорит он Фромму, — то не двинусь с места. И никому не могу приказывать.
Прежде чем Фромм разобрался в противоречивости собственных решений, к нему, стараясь оставаться невозмутимым, обратился Штауффенберг:
— Господин генерал, это я подложил бомбу во время совещания у фюрера. Взрыв был таким мощным, что никто не мог уцелеть.
Глаза у Фромма вдруг словно блекнут. Он смотрит на начальника своего штаба и только теперь уясняет, почему Кейтель расспрашивал о Штауффенберге. Понимает, что фюрер жив. И чувствует, как мороз подирает по коже: его уже там взяли на заметку.
Неожиданно спокойно он объявляет Штауффенбергу:
— Вам остается только пустить себе пулю в лоб.
Штауффенберг взрывается:
— Никогда в жизни я не сделаю этого.
Ольбрихт произносит тоном не то профессора, не то проповедника:
— Господин генерал! История оставила нам последний шанс спасти Германию. Если мы устраним Гитлера, то сможем капитулировать на Западе, сохранив завоевания на Востоке, хотя бы Западное Поморье. Если не сделаем этого сегодня, от Германии останется жалкий обрубок. Нельзя терять ни минуты. Господин генерал, в ваших руках судьба Германии.