— Вижу, тебе курить сильно хочется. Так закуривай, не менжуйся.
Это был ключевой момент.
Еще неделю назад от фиксатого лектора на «сборке» Миша узнал: если в камере предлагают закурить, взяв сигаретную пачку со стола, а не из рук, этого делать не следует. Типичная «подстава»: до этого момента пачка могла побывать в руках пидора, и человек, прикоснувшийся к «запомоенной» вещи, автоматически становился «законтаченным».
Изобразив на лице нечто вроде улыбки благодарности, Луконин ответил:
— Да нет, спасибо, пока не хочется.
Хиля прищурился:
— Что, на «сборке» научили? Ладно. — Достав из кармана «чистые» сигареты, он великодушно угостил новичка. — Если про эту подлянку знаешь, то должен знать и про законы «хаты». В курсах?
— Рассказывали.
— Наши законы нарушать запрещено. За каждый косяк придется ответить. Понял меня?
Луконин, чувствуя, что самое страшное позади, кивнул утвердительно.
— Понял.
— Лавэ с собой есть? — спросил «смотрящий» и тут же объяснил, почему он поинтересовался деньгами: — Если есть с собой, отстегни нам на «общак», сколько сам считаешь нужным. Так положено.
Миша присел, расшнуровывая кроссовку, достал две мятые стотысячные бумажки и нерешительно протянул одну:
— Вот.
Банкнота исчезла в кармане куртки.
— Если проблемы какие — сразу ко мне обращайся. Решим как-нибудь. А как оно дальше повернется, зависит только от тебя. Каждый сам выбирает свою дорогу в жизни. Пока присматривайся, что и как. Жить тут можно, если вести себя правильно. Вон там, у параши, петухи живут. Дальше, под «шконками», — шныри. А сейчас тебе покажут твою «шконку» и скажут время, когда спать.
Прошла неделя.
Миша понемногу освоился в камере. Никто не лез к нему с расспросами, никто не навязывал дружбу. Тут, на «хате», каждый отвечал только за себя.
Бутырский быт отличался редким однообразием. Утром, после завтрака, камера шла на прогулку в тюремный дворик. Впрочем, двориком его можно было назвать лишь с натяжкой: клетушка, по размерам не больше гостиной в типовой московской квартире. Толстая металлическая решетка, положенная на кирпичные перегородки, разделяла небо на ровные квадратики, и это «небо в клеточку», так же, как и силуэты охранников с автоматами, застывшие наверху, создавало ощущение тоски и обреченности.
После команды: «Камера, прогулка окончена!» — арестанты возвращались на «хату».
Как правило, во время прогулки сто шестьдесят восьмую камеру «шмонали»: об этом свидетельствовали и вещи арестантов, небрежно разбросанные по полу, и сброшенные со «шконок» матрасы, и вывернутые сумки. Менты искали самодельные игральные карты — «стиры», оружие, спиртное и наркотики: Луконин уже знал, что за деньги в Бутырке можно купить у «вертухаев» что угодно — от поллитровки «Столичной» до новомодных таблеток «экстази».
Арестанты даже поговаривали, что найденное спиртное (которое, как правило, проносилось на «хаты» в медицинских грелках) потом продавалось в других камерах. Впрочем, по поводу ежедневного «шмона» Миша мог не волноваться — ничего запрещенного у него не было.
После прогулки обитатели камеры обычно усаживались перед телевизорами — на этой «хате» их было целых три штуки.
В Бутырке был свой рейтинг телепрограмм, который разительно отличался от того, что периодически публиковали московские газеты.
Арестанты, обвиняемые по наркоманским статьям (с двести двадцать восьмой по двести тридцать третью), очень любили передачу «Партийная зона», в которой ведущие часто дают слово молодым людям для привета своим друзьям. Среди веселящейся публики немало таких, кто к наркоте имеет самое прямое отношение.
Зная, что попавшие в Бутырку подельники наверняка сморят эту программу, они нередко передают им приветы в замысловатой, закодированной форме.
Не меньшей популярностью пользовались милицейские репортажи вроде «Криминала» и «Дорожного патруля». Подробное описание перестрелок, взрывов, «наездов» на фирмы и задержаний наводило на мысль, что программы эти снимаются по заказу братвы из оргпреступных группировок, находящейся ныне в сизо, — интерес к профессиональным новостям не оставлял бандитов и на бутырских «шконках».
Но больше всего любили аэробику. Арестанты, забывшие, как выглядит живая женщина, с горящими взорами следили, как гимнастки в обтягивающих трико демонстрируют чудеса гибкости движений и изощренности поз.
«Сеанс» — а именно так назывался просмотр аэробики — обычно вызывал в обитателях «хаты» бурю эмоций, провоцируя самые невероятные мечты и желания.