Мисс Бримли воздержалась от вопроса, какую долю присланных из Карна вещей отправляла мисс Д'Арси, а какую — ее неназванная помощница.
Девушка развязала шпагат и перевернула посылку вверх дном, чтобы выпростать загиб бумажного мешка. И в это время мисс Бримли заметила на сгибе тусклое бурое пятно размером в шиллинг. Здраво-рассудительная во всем, она и тут попыталась в уме подыскать пятну иное объяснение, чем то, что так явно напрашивалось. А девушка, продолжая распаковку, сказала вдруг:
— Послушайте, это ведь в Карие случилось — цыганка жену учителя убила? Ужасно, сколько этих убийств происходит, правда?.. Хм! Так я и думала, — оборвала она себя. Она уже опростала мешок и принялась было разворачивать внутреннюю обертку, но, очевидно, вид посылки ее остановил.
— А что? — быстро спросила мисс Бримли.
— Да упаковка не блещет, — со смехом ответила девушка. — Обычно, когда с меткой К Б, то упаковано так аккуратно, как ни в какой другой посылке. А эта совсем не так. Не узнать прямо. Наверно, заменял временно другой кто-нибудь? Я сразу по внешнему виду подумала.
— Почему вы так уверены?
— О, это как почерк. У нас глаз наметан.
И, снова засмеявшись, она без дальних слов сняла остальную обертку.
— Серое, вы говорите, платье? Сейчас увидим. Обеими руками она стала перебирать вещи и откладывать их в стороны. Разобрав кучу почти уже наполовину, она вдруг воскликнула:
— Это надо же! На них, наверно, затмение ума нашло. — И вытянула из груды ношеного платья прозрачный пластиковый плащ, пару кожаных перчаток, очень старых, и пару резиновых галош.
Мисс Бримли крепко схватилась руками за край стола. Ладони ее покалывал озноб.
— Плащ. Да еще мокрый, — прибавила брезгливо девушка и отбросила всю эту гадость от себя на пол.
Мисс Бримли невольно вспомнилось письмо Смайли: «Убийца был забрызган кровью». Да, и на убийце был пластиковый с капюшоном плащ, галоши и эти старые кожаные перчатки с пятнами цвета обожженной глины. И не забрел случайно он ночью к Стелле в дом, а рассчитал все загодя, задолго, и ждал. «Да, — подумала мисс Бримли, — ждал долгих ночей».
— Боюсь, что серого платья здесь нет, — дошел до нее голос девушки.
— Да, милая, — отозвалась мисс Бримли, — вижу, что нет. Благодарю вас. Вы были очень любезны. — Голос ее дрогнул, но она, крепясь, продолжала: — Думаю, милая, что вам не следует прикасаться к этой посылке — и обертка и вещи пусть вот так и лежат. Случилось ужасное что-то, и полиция захочет… провести дознание, обследовать посылку… Доверьтесь и поверьте, дорогая, — за этими вещами кроется совсем не то…
И, кое-как простясь, она вышла на воздух и волю Йоркских садов, навстречу большеглазому удивлению детворы.
Найдя телефонную будку, она через междугородную позвонила в «Герб Солеев». Ей ответил донельзя скучающий голос, она попросила позвать мистера Смайли. На линии воцарилось полное молчание. Засим с междугородной попросили бросить в автомат еще три с половиной шиллинга. Мисс Бримли резко возразила, что покамест за свои деньги ничего, кроме трехминутной тишины, не получила. Послышался особый звук — это цокнула языком телефонистка, — а затем, очень неожиданно, пришел голос Джорджа Смайли.
— Джордж, это Брим. Пластиковый плащ с капюшоном, резиновые галоши и какие-то перчатки кожаные, а на них вроде бы пятна крови. И на посылочной обертке тоже кое-где пятна как будто.
Пауза.
— Адрес на посылке от руки написан?
— Нет. У них печатные этикетки.
— Где теперь эта посылка? У вас?
— Нет. Я не велела приемщице ничего трогать. Так что часок-другой все пробудет в сохранности… Алло, Джордж!
— Да.
— Кто это сделал? Муж?
— Не знаю. Право, не знаю.
— Относительно этих вещей — мне что-то надо предпринять? Позвонить Бену Спэрроу?
— Не надо ничего. Я сейчас же увижусь с Ригби. До свидания, Брим. Спасибо, что позвонила.
Она повесила трубку. Как странно иногда начинает звучать его голос, подумала она. Точно он вдруг вышел из контакта. Отключился.
Она пошла на северо-запад, к набережной. Время близилось уже к одиннадцати — впервые за бог знает сколько лет она опаздывала на службу. Надо бы взять такси. Но, будучи привычек бережливых, она вместо этого села в автобус.
Эльса Бримли не признавала спешек и авралов; столь дисциплинированный ум нечасто встретишь даже у мужчин. Чем экстреннее дело, тем неколебимее было ее спокойствие. Джон Лэндсбери заметил как-то: «У вас, Брим, иммунитет к сенсациям и драме — редкостный дар презрения к спешному. Я знаю десяток-полтора людей, которые охотно бы платили вам пять тысяч фунтов в год за то лишь, чтобы вы втолковывали ежедневно им, что существенное редко бывает спешным. Спешное — значит, преходящее и, значит, несущественное».