Я сунул руку в карман пиджака. Я вынул конверт и еще раз посмотрел на него.
— Тюдор говорил мне, что просил Билла скакать на его лошади.
— Когда? — спросил Лодж. — Когда он сказал вам это?
— Я вез его в Брайтон с Пламптонского ипподрома через четыре дня после смерти Билла. Мы говорили с ним о Билле.
— Что-нибудь еще? — спросил Лодж.
— На лошадях Тюдора до самого последнего времени ездил наш подкупленный друг Джо Нантвич. Это на его лошади, на Болингброке, Джо однажды выиграл скачку, когда ему было предписано проиграть… Но на скачках в Челтенхэме он просидел сзади, и Тюдор устроил ему за это головомойку.
— Камуфляж, — предположил мой отец. Я прислонился к окну раскалывавшейся на куски головой и сказал:
— Не думаю, чтобы это был Тюдор.
— Почему? — спросил Лодж. — Но почему? У него есть организаторские способности, он живет в Брайтоне, он владеет такси, он нанимал Джо Нантвича и он знал майора Дэвидсона. Пока он представляется мне наиболее подходящей кандидатурой.
— Нет, — сказал я устало. — Самая крепкая ниточка у нас — это шоферы фирмы «Такси Маркони». Тот, кто послал их с лошадиным фургоном, никак не предполагал, что я их узнаю. Но кто-кто, а Клиффорд Тюдор мог быть уверен, что я их узнаю. Он стоял рядом со мной во время драки шоферов и прекрасно понимал, что у меня было достаточно времени разглядеть их.
— И все-таки я не снимаю с него подозрений, — сказал Лодж, собирая бумаги и укладывая их обратно в портфель. — Преступникам свойственно делать глупейшие ошибки.
Я сказал:
— Если мы когда-нибудь найдем вашего Клода Тивериджа, я думаю, он окажется человеком, которого я в глаза не видел и о котором не слышал даже. Кто-то со стороны. Это куда вероятней.
Я сам жаждал этому верить.
Мне не хотелось представить себе другую возможность, от которой я мысленно отказывался, не решаясь даже намекать о ней Лоджу.
Кто, кроме Тюдора, знал до инцидента с фургоном о том, что я собираюсь мстить за смерть Билла? Кэт. А кому она об этом говорила? Дяде Джорджу, у которого, как я подозревал, в его жирном теле благодушного толстяка под прикрытием бесстрастного выражения лица скрывалась убогая и алчная душа.
Дядя Джордж ни с того, ни с сего купил своей племяннице лошадь. Зачем? «Чтобы расширить круг ее интересов», — сказал он. Но от Кэт он мог узнать многое о том, что творится на скачках.
И дядя Джордж не нашел для Поднебесного другой конюшни, кроме той, где стояла лошадь Билла. Совпадение или… начало интриги, оборвавшейся неожиданно смертью Билла.
Все это было туманно и неубедительно. Все покоилось только на предположениях, а не на фактах и подтверждалось только выражением страшного испуга на лице дяди Джорджа, когда Кэт рассказала ему о нашем посещении «Голубого утенка». «Несварение желудка», — сказал он тогда. Что ж, все могло быть.
И это оружие в его кабинете, предметы ритуала дикарей, скальп… Были это игрушки человека, получающего наслаждение от жестокостей? Или человека, который не выносит жестокости? Или, может быть, человека, соединяющего в себе и то и другое?
Сцилла вошла в гостиную, неся медную вазу с нарциссами. Она поставила ее на низенький столик около меня, и весеннее солнце внезапно осветило золотые венчики, так что они вдруг засияли звездами, отражающими золотой свет на ее склоненном к ним лице, пока пальцы ее перебирали их, приводя в порядок.
Она бросила на меня проницательный взгляд и повернулась к отцу и инспектору Лоджу.
— Аллан выглядит очень усталым, — сказала она. — Чем вы тут занимались?
— Болтали, — сказал я, улыбаясь ей.
— Ты попадешь обратно в больницу, если будешь утомляться, — мягко упрекнула она меня и без всякого перехода предложила Лоджу и отцу кофе.
Я был рад перерыву в разговоре, мне бы не хотелось сейчас обсуждать с ними меры, которые предстоит принять для поимки мистера Клода Тивериджа. Каждое мое небольшое продвижение в этом направлении сопровождалось возмездием, это верно. Но зато в каждой встречной его акции я находил улику. Моя заблудившаяся память все еще прятала от меня нечто важное, за что я заплатил падением в Бристоле, но это не уменьшало моей решимости довести дело до конца.
Я подойду к Тивериджу ближе. Он нанесет удар и тем самым подскажет мне мой следующий шаг, подобно тому как выстрел в темноте подсказывает местонахождение снайпера.
Глава 14
Джо Нантвич нашел снайпера первым.
Через восемь дней после визита Лоджа я поехал на скачки в Западном Суссексе, предварительно заглянув в свою лондонскую контору. Синяки побледнели и сошли, ребра и ключица не беспокоили меня больше, и даже постоянная головная боль стала постепенно проходить. Я, насвистывая, вошел в раздевалку и передал Клему свой новый шлем, который я этим утром купил за три гинеи у Бейтса на Джермин-стрит.
Весовая была пуста, и отдаленный гул, доносившийся сюда, указывал, что первая скачка в разгаре. Клем, прибиравший раздевалку после бури, которой обычно сопровождается переодевание жокеев в цвета скачек, их выход на весы и в паддок, встретил меня тепло и пожал мне руку.
— Рад, что вы вернулись, сэр, — сказал он, взяв шлем.
Он написал мое имя шариковой ручкой на кусочке лейкопластыря и приклеил его к блестящей поверхности шлема. — Надеюсь, вам не скоро понадобится новый. — Он прижал пластырь покрепче большим пальцем, — Завтра я начинаю работать, Клем, — сказал я, — Можете принести мое снаряжение? Большое седло. Проблемы веса не существует — я скачу на Адмирале.
— Наилегчайший вес, — сказал Клем покорно. — И куча свинца, к которому Адмирал не привык. Майор Дэвидсон вряд ли когда-нибудь нуждался в этом. — Клем искоса бросил на меня оценивающий взгляд и добавил:
— Вы потеряли фунта три-четыре, по-моему.
— Это к лучшему! — сказал я весело, поворачиваясь к двери.
— Да, одну минуту, сэр, — сказал Клем. — Джо Нантвич просил передать, что он хочет сообщить вам что-то важное.
— Да? — сказал я.
— Он спрашивал вас в субботу в Ливерпуле, но я сказал, что вы, может быть, приедете сюда, поскольку мистер Грегори упоминал на прошлой неделе, что завтра вы будете скакать на Адмирале. — Клем рассеянно поднял седло и разглаживал его рукою.
— А Джо не говорил, что именно? — спросил я.
— Да, говорил. Он хочет показать вам кусок коричневой оберточной бумаги, на котором что-то написано. Он сказал, что это вас заинтересует, хотя я не вижу в этом ничего интересного. Про какой-то курятник, если я правильно понял. Он вытащил эту бумажку в раздевалке в Ливерпуле, расправил ее на скамейке, аккуратно сложил и сунул во внутренний карман пиджака. И при этом хихикал. По-моему, он немножко выпил тогда, но ведь это было после Национальных скачек, тогда все выпили. Он сказал, что там на бумажке сплошная тарабарщина, но что это может оказаться уликой, почем знать? Я спросил, уликой против чего? Он не хотел сказать, да и я сам был слишком занят, чтобы возиться с этим.
— Я его увижу и все выясню, — сказал я. — Бумажка при нем, ты не знаешь?
— При нем. Он только что похлопывал себя по карману, спрашивая, здесь ли вы, и я слышал, как бумажка там шуршала.
— Спасибо, Клем, — сказал я.
Скачка кончилась, победителя повели расседлывать, и от трибун сюда, к весовой, устремились сотни возбужденных болельщиков. Я стоял у двери, ожидая Джо, и прислушивался к разговорам. Я узнал, что Ливерпуль всех разочаровал, а для человека, который рассказывал, явился чистейшим убытком. Я там не был, я был слишком занят, нарабатывая собственные плечевые мускулы с целью вернуть утраченную силу.
Сэнди на ходу похлопал меня по спине и сказал, что чертовски рад опять видеть на горизонте мою физиономию и что я похож на плохого актера, играющего Человека, Который Смеется.
— Ты видел Джо? — продолжал он. — Он тут все пищал, что ты ему нужен.
— Да, мне передали, — сказал я. — Я его как раз жду.
Двое журналистов кинулись расспрашивать меня о моих планах и об Адмирале для утреннего выпуска газет. Сэр Кресвелл Стампе удостоил меня кивком своей изящной головы и характерным оттопыриванием верхней губы, что у него обозначало улыбку.