У меня по спине пробежал холодок, и тут впервые мы с чувством гнетущего страха посмотрели друг на друга. Я стал думать: кто бы это мог быть? Ведь какие бы чувства я ни испытывал, было ясно, что Уильям сказал правду.
Спокойным голосом Уильям безжалостно продолжал:
— Роджер был убит выстрелом в упор. На рубашке видны следы пороха. Вы что, всерьёз допускаете, что какой-то неизвестный на ходу забрался на борт яхты и, поиграв у Роджера перед носом пистолетом, застрелил его?
Факты говорили сами за себя. И я — мне не стыдно в этом сознаться — с трудом, будто проглотив комок в горле, сказал:
— Ты прав, Уильям.
Чуть замявшись, кивнул в знак согласия и Кристофер. В голубых глазах Филиппа застыло изумление. Тони, вынув зеркальце, с нарочитым старанием подвела бровь и произнесла глухим голосом:
— Ну, и кто же из нас сделал это? Уильям сухо рассмеялся.
— Кто бы это ни был, все равно он… или она в этом не признается.
И тогда я внёс предложение, которое при всей своей нелогичности, безнравственности и бессмысленности казалось мне, да и сейчас кажется, самым разумным выходом из того ужасного положения, в которое мы попали. Я сказал:
— Послушайте, я на тридцать лет старше любого из здесь сидящих, и я, с вашего позволения, выскажу своё мнение по поводу этого происшествия. Все мы связаны дружескими узами, и я не ошибусь, если скажу, что всем нам хотелось бы уладить это дело без лишних жертв. Роджер мёртв, и смерть ещё одного человека не поможет ни ему, ни кому-либо из нас. Тот, кто убил его, совершил тяжкое преступление, которое я лично не могу простить. Но это отнюдь не означает, что я хочу видеть, как он… — тут я запнулся, — или она умрёт позорной смертью. Я не верю во все эти лицемерные разглагольствования об искуплении вины. Мне кажется, что это само по себе очень похоже на преступление. Поэтому я предлагаю: если тот, кто совершил это преступление — кто бы он ни был, — сейчас нам признается, мы представим смерть Роджера как самоубийство и ни одна живая душа никогда не узнает правды. Мы должны поклясться. Но сделаем мы это при одном условии: убийца исчезнет из нашего общества и никогда больше не покажется нам на глаза.
На миг воцарилось молчание. Нарушил его Уильям, который сказал с не свойственной ему теплотой:
— Иен, вы сделали сейчас то, на что я бы никогда не решился.
— Ну как, все готовы дать клятву? — спросил я. Мёртвая тишина повисла в каюте. Кто признается?
Кто? Сердце стучало молотом. Я почувствовал, как мой лоб покрылся испариной.
Сделав над собой усилие, я продолжал:
— Прошу каждого обещать хранить молчание обо всем, что он здесь услышит.
Никто не ответил, и я продолжал:
— Ладно. Первым начну я. Клянусь, пока я жив, не разглашать признание, которое сделает здесь один из нас. Если кто-нибудь не хочет присоединиться к этой клятве, он должен заявить об этом сразу.
Никто не произнёс ни слова.
— Значит, все согласны, — заключил я. — Теперь я попрошу всех по очереди повторить клятву… или признаться.
Дрожащим пальцем — я видел, как он дрожал, — я указал на Тони.
— Ну что ж, начнём с Тони, — произнёс я. — Тони, обещаете ли вы хранить тайну?
Наши взгляды скрестились. Глаза её сверкнули. Тут я впервые увидел, сколько воли в лице этой девушки.
— Разумеется, обещаю? — как бы отмахнувшись, произнесла она. — А вы что, ожидали иного?
У кого-то вырвался еле уловимый вздох облегчения. Итак, Тони вышла из игры… Как в лихорадке я двинулся дальше.
— А вы, Филипп? — спросил я.
Он весь как-то сразу обмяк. Я увидел, что Тони, обернувшись, смотрит ему прямо в лицо. Пожав плечами, он с кислой улыбкой ответил:
— Обещаю.
Тони схватила его за руку, но они оба сразу же выпали из поля моего зрения.
Кто же остался? Кристофер, Уильям и Эвис.
— Теперь вы, Кристофер, обещаете вы хранить тайну?
— Обещаю, — спокойно ответил Кристофер. Его худое тёмное лицо было полно решимости. Трое поклялись, и теперь сделать признание могли только Уильям или Эвис. Но не Уильям же в самом деле? Я старался совладать со своим волнением. Уильям, поглаживая свой квадратный подбородок, пытался поймать мой взгляд.
— Вы обещаете, Уильям?
— Да. Обещаю, — отчеканил он. Его голос звенел, как металл. Мало-помалу до моего сознания дошло значение его слов, и я до боли впился ногтями себе в ладони. По каюте пронёсся шумок.
Холодея от страха, я повернулся к Эвис, сидевшей слева от меня. Она перестала всхлипывать, но все ещё продолжала закрывать лицо руками. У меня подкосились колени и бешено забилась жилка на шее.