— Профессор убит!..
Крик этот, глухой и хриплый, был похож на свистящий шепот — будто суфлер подавал реплику стоящему в глубине сцены актеру.
Надя страшно завизжала (как визжит, наверное, любая женщина, увидевшая вдруг окровавленного человека).
— Как это убит? — удивленно спросил доктор Петр Беровский, который влетел в гостиную вслед за окровавленным Краси.
Петр ходил на кухню за минеральной водой и, хотя бутылки с минералкой стояли на столе, необъяснимо долго блуждал там, пока их нашел. Ему, как и Краси, было лет сорок, но в отличие от него доктор уже начинает полнеть. Глаза его напоминают мне закрытую дверь кабинета, где врач занимается частной практикой, — дверь, окрашенную грязно-серой краской. Разумеется, это представление неверно — доктор Беровский не имеет дела ни с какими больными и не занимается никакой частной практикой — он бактериолог.
— Как это — убит?! — повторил он таким тоном, словно Краси непристойно шутил с ним.
— А так! — ответил Кодов, опустив наконец свои раскинутые в стороны руки. При этом с пальцев правой стекло на лакированный порог несколько густых темных капель. — Кто-то воткнул ему нож в спину!
Веселин Любенов, лаборант, вскочил с места, оттолкнул Краси и бросился в прихожую. Доктор Беровский — на отяжелевших, негнущихся ногах — за ним. Надя сидела в своем кресле как сонная, согнувшись и наклонясь вперед. Она потеряла сознание в момент, когда ее муж произнес эту страшную фразу: «Профессор убит!»
Лишь я сохранял спокойствие и держался совершенно невозмутимо. Правда, комната немного качалась перед глазами, но это обманчивое представление объяснялось, естественно, рюмкой коньяку, которую я накануне выпил. Я с давних пор плохо переношу спиртное.
Любенов и Беровский быстро возвратились, и мне вдруг показалось, что оба пристально на меня смотрят: может, им было странно, что я спокойно сижу на своем месте. Они знали меня недавно и представить себе не могли, какие крепкие у меня нервы.
Доктор Беровский, достав носовой платок, начал старательно вытирать кровь, попавшую ему на руку, когда он щупал пульс убитого.
— Пойду в милицию, — сказал он. — Это дело надо немедленно расследовать. И специалисты нужны — высокого ранга. Я знаю кое-кого...
Он повернулся к выходу, но Любенов загородил ему дорогу.
— Не стоит труда, — сказал он, и на лице его появилось такое решительное выражение, будто он стал начальником Беровского, а тот — его подчиненным.
— Что такое?! — нахмурился Беровский, который, как и все начальники в мире, не терпел, чтобы ему отдавали распоряжения люди ниже его по чину.
— Никто не должен выходить из квартиры, — сказал Любенов. — Таков порядок. Пока не прибудет милиция.
— Да чтоб явилась милиция, надо ведь ее вызвать! — повысил голос Беровский.
— Вызовем по телефону, — сказал Любенов.
— Ага! — кивнул Беровский. — Понимаю ваши соображения, молодой человек... Ведь если я совершил это грязное дело, то, выйдя на улицу, могу броситься со всех ног наутек? Или уничтожить компрометирующие меня следы? Вы правы. — И, кивнув Любенову в сторону прихожей, добавил: — Так иди звони! Чего же ты ждешь?
Любенов вышел в прихожую к телефону, а я, словно чувствуя себя виноватым за все происшедшее, подсел к Наде. Она сидела в кресле, низко опустив голову, согнувшись, похожая на забытую, никому не нужную вещь...
2Я отнес Надю, потерявшую сознание, в спальню профессора. Будь я волшебником, имей я власть над расстоянием, я бы удлинил путь между гостиной и спальней по крайней мере на километр. Не потому, что я нес на руках и в силу необходимости прижимал к своей груди прекрасную женщину, прости меня, господи! Просто я хотел бы отдалить ту ужасную минуту, когда она придет в себя. Как и большинство торговых работников, Надя, вероятно, не была такой уж сентиментальной и вряд ли безумно любила отца, но все же я боялся ее пробуждения. Мне хотелось, чтобы она пришла в сознание, когда в квартире будет уже полный порядок: тело отвезут в морг, кровь в прихожей отмоют, а собственный супруг Нади примет более или менее нормальный вид... Увы, спальня профессора находилась всего в трех-четырех шагах от гостиной. Можно было бы, конечно, задать мне следующий вопрос: почему Краси, законный супруг, не отнес свою жену в спальню, почему это сделал я? Если кто-нибудь думает, что мы с Краси состязались в благородстве, то он жестоко ошибается. О чем вы говорите! Красимир был в тот момент не в состоянии поднять даже булавку, не то что свою жену! Он был как помешанный. Подчеркиваю: как помешанный, потому что, посудите, шутка ли — споткнуться о своего тестя, валяющегося на полу с ножом в спине? Это, уверяю вас, зловещая картина, и не возражайте. Потому что каких я только не видел ужасов за долгую жизнь — уж я-то хорошо знаю, что говорю. Я, например, видел лошадей с вздутыми, точно гигантские мехи, животами и с мордами, оскаленными в предсмертных судорогах. Потрясающие картины, ей-богу! Но поверьте, что увидеть своего тестя с воткнутым в спину ножом еще страшнее, и такую картину не каждый сможет выдержать. Надо помнить также, что Краси был пьян. Позже, перед следственными органами, он признал, что в п о д в а л е один выпил полкувшина вина. Вроде бы немного, однако, если добавить к нему вино, выпитое раньше, общее его количество составит около литра — доза более чем достаточная, чтобы человеку ужасные вещи казались еще более ужасными, нежели на самом деле. Ужасная картина, какую представлял собой заколотый профессор, казалась Краси во сто крат более ужасной, и поэтому не надо удивляться, что в тот момент Красимир не заметил обморока своей жены, не надо винить его в том, что он не пришел к ней на помощь.