— С каких пор являетесь вы владельцем загородной виллы, пан Фидлер?
— Она у меня давно, — с овечьим терпением отвечал тот. — С сорок пятого года. Досталась за гроши. Кое-какие деньги я привез с собой, да и здесь хорошо зарабатывал на продаже немецких фотоаппаратов. Американцы на них так и набрасывались, а я умел их доставать. Дача первоначально принадлежала некоему коммерсанту еврейской национальности. Потом ею завладел какой-то Treuhändler[3]. Когда народ прогнал его, Национальный комитет продал дом мне, как выморочное имущество, так как еврей-коммерсант и вся его семья погибли в Освенциме. Я, видите ли, хотел, чтобы Арнольд побольше был на свежем воздухе. Но мальчик отличался строптивым нравом, озорничал и ни одна гувернантка с ним долго не выдерживала. Он жаловался мне на всех, а я корил их за излишнюю строгость, ссорился с ними… Теперь я вижу, что поступал дурно. Я портил сына.
— Вы всегда исполняли все его желания и прихоти?
— Всегда. Ни в чем ему не отказывал.
— А он с годами становился все требовательнее.
— Да. Это так. Моя вина.
— Постепенно у вас и с деньгами стало туговато.
— Я отказывал себе во всем, только бы…
— Понятно. И на мотоцикл он, конечно, не сам скопил.
Бедржиху Фидлеру было тяжко. Он нервно двигал бровями. Ответил не сразу.
— Сначала я купил ему велосипед, потом уж мотоцикл. Ему ведь еще не было восемнадцати, и он не мог получить права.
— И какое-то время ездил на своей «Яве» без прав.
— Да, — уныло сознался Фидлер.
— И с дачи он вас, в сущности, выставил, правда?
— Он не выносил, когда я бывал там. Мне-то все равно, я…
— Давали вы ему деньги?
— Кое-что он зарабатывал сам. — Все эти признания явно угнетали Фидлера.
— Если выразиться точнее, пан Фидлер, в ателье ему кое-что выплачивали под видом заработка. Так?
— Так! — беспомощно вздохнул он.
— И вы полагаете, что этой фиктивной зарплаты и вашей финансовой поддержки ему хватало на тот образ жизни, какой он вел?
Брови Фидлера поднялись еще выше, в глазах отразился страх. И опущенные уголки дрожащих губ действительно образовали полукруг, а когда он наконец ответил, я мысленно признал правоту Карличека с его теорией о героизме трусов. Ибо Фидлер вымолвил с внезапной решимостью:
— Нет. Этого, конечно, не хватало. Я мог бы солгать, но не хочу. Я замечал, он много тратит. Золотые часы купил. Случайно я увидел у него золотую брошь с мелкими бриллиантами — наверное, подарок для женщины. То он в новом костюме появится, из самой дорогой материи, теперь вот купил кожаный, для езды на мотоцикле. И когда я его спрашивал, откуда он берет деньги, он только издевался надо мной. Поэтому я и боялся, что он плохо кончит. Еще он купил дорогой фотоаппарат — понравился ему, а фотографировать он любил, но только то, что сам хотел, и по настроению. А так аппарат валялся без дела. Найдите мне сына, пожалуйста! — Фидлер умоляюще сложил руки. — Допросите и накажите его! Ему только восемнадцать, наказание ему не повредит, напротив, исправит, а я не в состоянии… Он образумится, он уже взял от жизни слишком много, и преждевременно. Наказание будет ему на пользу, а я всегда ведь желал делать все ему на пользу…
В самом деле, это был своеобразный героизм чувства: вдруг, после восемнадцати лет «обезьяньей любви», выкарабкаться из этой трясины, говорить и действовать — не разумнее, нет, но по велению иного, силой обстоятельств более правильно нацеленного чувства.
— Что пропало из дому с исчезновением сына? — спросил я, не выказав никакого сочувствия его волнению.
Он опустил руки, успокоился, вернулся к своей безысходной печали. И слабым голосом ответил:
— Об этом я уже дал показания. Кроме мотоцикла и кожаного костюма — ничего. Его дорогой фотоаппарат дома. В карманах у него, видимо, были какие-то мелочи.
— Так что вы не предполагаете, что он отправился в дальний путь?
— Не думаю. Не знаю, но не думаю. Иной раз он увозил на дачу — на багажнике или в привесных сумках — много вещей, продукты, что ли, или что-нибудь еще — не знаю, с ним невозможно было разговаривать, вечно он все скрывал. А в ту субботу он сумок не брал, они лежат в сарайчике во дворе ателье — там раньше был склад различного реквизита: переносные кулисы, фоны и тому подобное, но Арнольд оборудовал сарайчик под гараж.
— Вы видели, как он уезжал в ту субботу?
— Видел. Через окно салона. Было это часов в девять утра, я как раз собирался выйти с тем самым аппаратом, что взял сейчас пан надпоручик…
3
Назначенный немецко-фашистскими оккупационными властями управляющий имуществом, отобранным у граждан еврейской национальности.