— Помилуй вас бог, — горячо произнес я.
— Что, отбиваем у тебя хлеб? — осклабился Арношт и, поскольку сегодня вечером его просто распирало от избытка философских мыслей — хотя и в пределах его скромных возможностей, — нравоучительно заметил: — «Поделись с ближним, и воздастся тебе».
— Ступай, Анди, — сказал я ласково, — да гляди не переутомись.
— Конечно, — кивнул Анди, — все должно быть в меру. Ну, я побежал.
Я не знаю, как Анди понял мои слова, но он, безусловно, не уловил моей озабоченности его душевным равновесием.
— Идиот, — прокомментировал Вацлав Бубеничек уход диск-жокея.
— Но хороший мальчик, — заступилась за него пани Махачкова.
Бубеничеку, к счастью, отвечать не пришлось, потому что бар стала заполнять шумная публика. Мы перебрались в угол. Новые посетители меня не интересовали. Да я никого из них и не знал.
— Послушай, — сказал Бубеничек, — что ты от меня конкретно хочешь?
— То есть?
— До прихода Арношта мы друг с другом вроде бы объяснились, — напомнил Бубеничек.
— Не в моих силах убедить тебя, — медленно произнес я. — Вот и милиция тоже — верит она мне или нет, не знаю.
Бубеничек кивнул.
— Только я ее не убивал! — продолжал я, подняв руку, чтобы Бубеничек меня не прервал. — Но то, что это знаю я, не имеет никакого значения. Я боюсь, понимаешь?
Бубеничек кивнул.
— Они придут за мной еще не раз и не два. Все время будут приходить ко мне, пока не придумают ничего лучшего. А я бы очень хотел, чтобы они придумали что-нибудь получше.
— Что? — спросил Бубеничек.
— Может быть… — я повертел в руке рюмку, — то, что я тебе сейчас скажу, ты назовешь трусостью и паникерством. Но нервы у меня все-таки не железные… Я хочу им помочь.
— Да, я назову это трусостью и паникерством, — подтвердил Бубеничек. — Говоришь, нервы шалят?
Я промолчал.
— Так я тебе скажу, что невинное дитя они не обидят. Его вообще никто не обидит.
— Постараюсь поверить. И что это я, право, время у тебя отнимаю?
— А то, — задумчиво произнес Бубеничек, — что ты, видишь ли, великий Зорро-мститель.
— Я? Я — псих, свихнувшийся музыкантишка, комплексующий трус, идиот с измотанными нервами!
— Гм, — сказал Бубеничек, глядя не на меня, а на девушку, которая сидела в другом конце бара и всхлипывала. Девушка не была пьяна, но парень, загорелый пижон в кожаной куртке и нелепых темных очках, сидевший рядом, настойчиво говорил ей какие-то явные гадости. Я давненько не видал никого, кто плакал бы от радости. И винил в этом только себя. Мне, наверное, не дано встретить человека, плачущего от радости. А если даже… в общем, неизвестно, станут ли после встречи со мной его слезы слезами радости.
Однажды Зузана сказала мне:
— Когда мы едва знали друг друга, ты говорил мне, что обожаешь, когда я смеюсь. Почему же теперь мы больше не смеемся вместе; Честик?
— Что значит — теперь? — разозлился я. — Тогда мы были детьми.
— Да и вообще, — медленно проговорила Зузана, — почему мы оба только и умеем, что действовать друг другу на нервы?…»
— Ты не идиот, — тихо сказал Бубеничек, — просто слишком много болтаешь и строишь из себя невесть что. Ты ее любил. Очень любил. Что, не так, циник несчастный?
7
Машина имела обычный номер, шофер был в штатском. Мы с капитаном сели сзади.
— Значит, едем в «Ялту»? — спросил я как можно более безразличным тоном.
— Домой, — любезно ответил капитан. — К вам домой. Пора в постельку. Ведь мы так вас задержали!
— Я мог бы и на такси.
— Конечно, — сказал капитан, — но мне страшно важно, чтобы вы, пан Бичовский, поверили, что вам повезло — случай свел вас с достойнейшим из пражских детективов.
— Я бы и в такси этому поверил, товарищ капитан. Зачем же такая большая жертва с вашей стороны?
— Что вы, — улыбнулся капитан. — Это мелочь. А мелочи и небольшие знаки внимания, как известно, рождают большую дружбу.
— Вот оно что, — протянул я.
— А кроме того, — добавил капитан, когда мы проезжали мимо стршешовецкой больницы, — мы ведь соседи. Я живу неподалеку от вас.
До самого моего дома мы молчали.
— Вот и приехали, — сказал капитан.
— А как же… — засомневался я.
— Никак. Можете спать спокойно, пан Бичовский. А если что вспомните… — Поколебавшись, он полез в нагрудный карман, вынул блокнот, нацарапал номер телефона, вырвал листок и подал мне. — Если вспомните что-то важное, пан Бичовский, позвоните. В любое время.