— А перед кем я должен был изображать? — завопил я.
— Ну, перед тем, другим, — снисходительно объяснил он мне. — Ганка хотела поднять цену, так делается. Может, скажешь, она не ознакомила тебя с ролью? Она собиралась по дороге сама все тебе объяснить, боялась, что ты откажешься…
— Ничего она мне не говорила, — глухо обронил я. Сам себе я казался мячом, послушно летающим туда-сюда, куда пошлют игроки. Но кто эти игроки? Я взглянул на осунувшееся честное лицо Йозефа, наблюдавшего за мной с насмешливой улыбкой.
— Почему ты делаешь вид, что не знал о возвращении старого Эзехиаша? — спросил я у него.
Теперь настал черед Йозефа удивляться.
— Что-что? Ну да… узнал, когда ты оттуда приехал… Честное слово, не знал. Откуда мне было знать? И почему?
— Потому что второй покупатель — дядя Луис. Этого она тебе не сказала?
— Нет. — Йозеф помрачнел. Потом потряс головой. — Черт! Странно. Тебе не кажется? Дед покупает у них виллу, чтобы через несколько лет им же ее и завещать.
Кроме них, у него ведь никого не было. Почему же они не сдали старику виллу, раз уж ему хотелось там жить? Сами они туда почти не ездили.
— Ты же говорил, что у него не было денег, — напомнил я.
— Говорил, — задумчиво кивнул Йозеф, — но почем я знаю…
— Дроздовы уверяют, что деньги у него были и исчезли. Поручик собирает доказательства, что их взял я.
— Ты?! — негодующе воскликнул Йозеф. — Почему не убийца? Или… — Он не договорил, оставшись сидеть с открытым ртом.
— Да — подтвердил я. — Именно так.
— О господи!.. Это же невозможно! — Быстро опомнившись, Йозеф возмущенно пожал плечами. — Отчего они сами еще не додумались? Это ведь и дураку ясно. Старый Эзехиаш тут никого не знал, у него не было ни друзей, ни врагов… Просто это случайное, жестокое убийство… совершил его какой-нибудь бандит, который грабит дачи… верно?
Я покачал головой.
— Возможно, знакомых у него здесь было немного, — согласился я. — Но есть родственники. Этот твой приятель Томаш Дрозд — человек вспыльчивый, к тому же коварный. — Й тут я рассказал Йозефу, что он сделал со мной, моей машиной и Дежо.
Йозеф, выслушав меня, недоверчиво покачал головой.
— Ну, хорошо. Но все это ты поручику рассказал. Тебе не кажется, что, если б в твоем подозрении что-то было, Томаш уже давно сидел бы в каталажке? Может, у него на тот день есть алиби? Он как-никак работает.
Против такого аргумента возразить было нечего.
— Но ведь имеется еще этот Ганкин брат, — не сдавался я. — Что он из себя представляет? Ты хорошо его знаешь?
Йозеф разулыбался.
— Еще бы! Этого можешь спокойно вычеркнуть! Ольда — этакий «домовой» в дамских спальнях. Он бы и игрушечный пистолет побоялся в руки взять, чтобы маникюр не испортить.
— Ну, раз ты так считаешь… — с сомнением согласился я.
— Не считаю — знаю! Не забывай, я с ними со всеми знаком много лет! С таким же успехом ты бы мог утверждать, что это сделала Ганка.
— А почему нет? — отрезал я. — Ты у нас добряк! Каждый у тебя «чудесный парень» или «золотая девчонка» до тех пор, пока не подставят тебе подножку. А у меня такое ощущение, что твои старые знакомые упорно пытаются это проделать со мной. Успокойся, — добавил я снисходительно, — не знаю, что у тебя есть или было с Ганкой, но это не она. Спроси у Дежо, женщина ли его избила.
Йозеф выглядел подавленным. Румянец пропал, а лицо приобрело точно такой же желто-зеленый оттенок, что и поблекшие синяки на моей физиономии.
Я поднялся и сказал:
— Скорее всего, это и в самом деле случайный человек. Совершенно посторонний, какой-нибудь приблуда, соблазненный возможностью легко и быстро выбраться из бедности. Тебе это ни о чем не говорит? А капитану Риккардо — о многом!
Дни бывают либо праздничные, либо будничные. Когда день праздничный — это хорошо. Если будни, возможны два варианта. Или вы не знаете, чем заняться, или не знаете, за что браться в первую очередь. Сумеете взяться за то, что нужно, — это хорошо. А если нет — лучше всего повеситься с утра пораньше. Это избавит вас от целого дня забот и неприятностей, после которых вечером у вас не останется сил даже на то, чтобы привязать веревку.
В понедельник утром я сидел за своим совершенно пустым рабочим столом, если не считать зловеще безмолвного телефона. Он, правда, был не совсем безжизненным — когда я поднял трубку, в ухо запищали гудки. Я проделал так три раза, всякий раз заставляя этот глас искушения замолчать. Но он все же тайно присутствовал здесь, точно кролик, который исчезает под цилиндром у фокусника, и все, кроме детей, знают, что это — фокус.