Я остановился. Поднял глаза кверху, с юга по небу сплошным потоком плыли серые тучи. То тут, то там пробивался сноп солнечных лучей. Один луч упал на меня. Я чуть не пошатнулся. Подошедшая к остановке женщина с маленькой девочкой обеспокоенно заглянула мне в лицо. Я сбежал с холма вниз.
Метров через пятьсот мне показалось, что мой позвоночник из стекла и с каждым новым шагом от него может отколоться осколок, вонзившись мне в спинной мозг. Я остановился у забора, за которым к Влтаве спускался запущенный сад. Сквозь буйную зелень виднелся противоположный берег реки, проглядывали живописные домики, возле них росли кучи чего-то красного и желтого, копошился темный муравейник. Я знал, что это такое. За моей спиной раздался звук мотора, я оглянулся, такси замедлило ход. Машина спускалась сверху и была без пассажиров. Я быстро поднял руку.
— К переправе, — сказал я. Таксист недовольно поморщился.
— В Браник едете? Я отвезу вас прямо туда.
— Нет, мне к переправе, так доберусь быстрее, — стоял я на своем.
— Ну, коли так считаете, — процедил таксист, включая радио.
Я услышал, как Карел Готт распевает все ту же противную слабоумную песенку «Эй, эй, беби!» И вспомнил Йозефа.
— Давайте все-таки через мост, — сказал я водителю. — Мне, собственно, только до Подоли, но я там долго не задержусь. Вы не могли бы меня подождать, а потом подбросить в Голешовицы?
— О чем разговор, шеф? — церемонно ответил водитель. Еще бы! Не каждый день у него такие ездки.
Я недооценил этого парня. Выяснилось, что работает он на киностудии, потому как нынче без халтуры нигде не зашибешь. Я подробно ознакомился с проблемами ремесла таксистов, расцвет которого как раз должны были ограничить какие-то суровые меры.
— Мне-то грех жаловаться, я инвалид, подрабатываю у киношников. — Он затормозил перед въездом в вышеградский туннель. — Но немало нашего брата свой кусок хлеба потеряет. Куда дальше, шеф?
— Буду показывать, — откликнулся я. — Пока прямо… Я ведь тоже инвалид, — подхватил я начатую тему. — Но с такой работой вряд ли справился бы. На следующем перекрестке влево.
Светофоры мигали нам зеленым глазом, и этот щуплый, сгорбленный парень вел свой польский «фиат» быстро и уверенно.
— Теперь куда? — спросил он. — Скажите мне лучше адрес.
— Это стройка, улицей выше. Кооперативные дома.
— Лады. — Он свернул. — У вас там квартира? Тогда мне вас жаль.
— Почему?
— Мой кореш хотел там строиться. Потом плюнул. У них по плану сто пятьдесят часов в месяц, два года они там ишачат, да только дело на мертвой точке. Несколько типов из правления себе карман набивают, а простые люди вкалывают, как негры.
— Это что же, стройка на общественных началах? — с недоверием поинтересовался я.
— Ясное дело. Как же вы не знаете, раз у вас там квартира?
— Одна знакомая там строится, вернее, хочет у кого-то купить квартиру.
— Так вы ей посоветуйте поскорее дать задний ход, — ухмыльнулся шофер. — Этот мой кореш тоже рассчитывал — кто-то поишачит, а он у него потом квартиру перекупит. В каждом кооперативе есть такие прохиндеи, что на этом деле греют руки. А знаете, сколько тут надо вкалывать за трехкомнатную? Пять тысяч часов. Кто станет продавать, накинет самое малое двадцатку за час. И это еще по-божески.
Он остановил машину на краю пологого участка, где стояли шесть кирпичных объектов в разной стадии готовности. Я хоть и не был строителем, ознакомился с этой профессией настолько, что даже мне было ясно: здесь вселяться будут не раньше чем через два года. За исключением трех объектов, не были сделаны даже черновые работы. В отдалении несколько мужчин копали какую-то канаву, наверное для канализации. Рыли они ее сосредоточенно и бережно, как любящая мать, которая делает пробор на голове у дочки. Я прикинул, что такими темпами она будет готова приблизительно к Новому году. Невдалеке две женщины лопатами перебрасывали кучу песка. Действия их были совершенно загадочны — ведь в конце третьего квартала землекопы непременно упрутся в этот песок. Рядом с нами еще три женщины складывали в штабель рассыпанный кирпич. Дело у них двигалось медленно, потому что приблизительно треть кирпичей была побита, и дамы разыскивали куски, которые подходили бы к тем, что они держали в руках. Над ними стоял солидный мужчина в очках и голубом, как у продавца, халате и следил, чтобы они не бездельничали. Руки у него были засунуты в карманы, стопку бумаг он положил на груду кирпичей — благо та не росла — и придавил карманным калькулятором.
— Это главный визирь, — сообщил мне со знанием дела водитель. — Экономист кооператива, инженер Отакарек. Мозоли у него только на заднице, поскольку два раза в неделю он заседает до полуночи. А вон и второй; — таксист показал на типа не первой молодости в белой «водолазке», который прищуренными глазами разглядывал стройку, словно никак не мог сосчитать эти шесть объектов. — Архитектор Послушный. Он тут все проектировал. Хотите с ним переговорить? Я его малость знаю.
Архитектор окинул нас меланхоличным взглядом. Налетевший порыв ветра взъерошил ему волосы, начесанные на лоб чуть не с затылка, обнажив голый, как колено, череп.
— Не хочу я ни с кем разговаривать, — поспешно сказал я. — Поехали.
Когда таксист высадил меня возле нашей стройки, я дал ему хорошие чаевые. Вся эта забава обошлась мне в пятьдесят крон, но стоила и больше.
Надо принять душ и переодеться. А еще поесть. С утра крошки во рту не было. И запить водой порошок, из тех, что нелегально сунула мне сестра Лидия, когда я выписывался из больницы. Но больше всего мне хотелось хоть на двадцать минут растянуться на чем-нибудь, пусть даже на панельной дороге для машин, которую сегодня расчистили бульдозером. По этой примете я определил, что Йозеф вышел на работу.
Ничего из того, что требовало мое тело, я не сделал. Достав из кармана ключи, которые вернул мне перед тем, как выпустить, младший лейтенант Густ, я открыл свою «шкоду», сел за руль, завел мотор и стал разворачивать машину.
В дверях зеленого домика показался взлохмаченный мужчина с лицом почти такого же зеленого цвета, это было видно даже на расстоянии. Он замахал мне и что-то закричал, но, что именно, я не расслышал. Выключив мотор, я вышел из машины и направился к нему.
— Где тебя носит? — кричал мне издали Йозеф. — Я уж было собрался звонить капитану Риккардо, не посадил ли он тебя снова!
— Ты что здесь делаешь? — спросил я.
— Тебя жду, — укоризненно сказал Йозеф. — Лежал-лежал на твоей постели, да и уснул. А ты чуть опять не улизнул от меня. Куда собрался? Напиться?
— С чего это мне напиваться? — Мне было не до шуток.
— Каждый уголовник прямо из тюрьмы идет в кабак. — Йозеф сочувственно улыбнулся мне. — Туго пришлось?
— Да нет. — Я вошел в домик и осмотрелся. Все, вплоть до помятой постели, было в большем порядке, чем вчера. Меня охватила смертельная усталость, кровать неодолимо влекла меня. Я повернулся к ней спиной.
Йозеф стоял в дверях, брюки на нем болтались, лицо осунувшееся, губы запеклись.
— Сядь же, — раздраженно сказал я ему. — Почему ты не остался в больнице?
— Мне там не нравилось. — Он сел на кровать. — Ты знаешь, что Томаш Дрозд умер?
— Да. — Подтащив стул, я сел напротив. — А ты знаешь что вчера он искал тебя в больнице?
Йозеф вытаращил на меня обведенные темными кругами глаза.
— Нет, не знаю. И чего хотел?
— Мне он не сообщил. Но, учитывая, что он извинился передо мной за ту расправу и разрезанные покрышки… — Я запнулся. Осиный рой, недавно угнездившийся в моей голове, неистово загудел.
— Ну и что? — услышал я нетерпеливый голос Йозефа.
— …Может, хотел и перед тобой извиниться, — продолжал я как во сне.
— Не валяй дурака, за что это?
— Почем я знаю! Наверное, за то, что ты отбивал у него жену, — брякнул я, в какой-то прострации не думая о том, что говорю. Из одной фразы, оброненной вчера инженером Дроздом возле хирургического корпуса, сейчас проклевывалось ужасное подозрение.
Йозеф подался ко мне и положил руку на колено.