— Ну да, — сказал я, — а меня она вечно попрекала недостатком честолюбия.
— Тогда она еще не знала, что ты заделаешься частным детективом, — пошутил Добеш.
— Ну а что было дальше? — обратился я к Добешу.
— В понедельник, — сказал Добеш, — мы вернулись из Либерца и до среды отдыхали. В среду мы мотались в Писек, потом, в четверг, был Оломоуц, в пятницу — Острава, а оттуда мы сразу же двинули в Прагу: на субботу была назначена та запись на телевидении. Обычная выездная неделя.
— Но в ней есть дыра, — отметил Колда, — после нашего возвращения из Либерца. С двух часов в понедельник До семи утра в среду мы не виделись.
— Вот как? — засмеялся Добеш. — А я-то думал, что относительно понедельника и вторника сможешь внести ясность ты.
Добеш, в отличие от Богоуша, ничуть меня не берег.
Колда пожал плечами.
— Мысль, конечно, интересная. Но ничем помочь не могу. Я позвонил Зузане только во вторник утром. Она собиралась отсыпаться весь понедельник.
— А что во вторник? — спросил Гертнер.
— Я у нее не был, — ответил Колда, — она сказала, что весь день будет в бегах и лучше нам повременить и встретиться с утра в среду.
— Занятно! — воскликнул Добеш. — Что же, связь событий кажется ясной. Зузанка в Либерце закрутила с Гуго, в Праге с ним провела два вечера — в понедельник и во вторник, после чего пресытилась и спровадила Бонди, а он ее за это в субботу кокнул. Все сходится, верно?
Бубеничек весело потер руки:
— Тютелька в тютельку, умники вы мои, да вот незадача…
— Нечего язвить, — вскинулся Добеш. — Сходится так сходится!
— Дал бы ты мне договорить, а? — пожурил его Бубеничек. — Посмотри-ка, кто к нам пожаловал!
Мы обернулись почти одновременно. По ступенькам величественно спускался Бонди.
Колду и меня это явление несколько выбило из колеи, но Добеш мгновенно опомнился.
— Где тебя носило, старик?
— А что, меня кто-нибудь искал? — пробурчал Бонди и смерил Богоуша холодным взглядом.
— А как же, — усмехнулся Добеш, — у нас тут сегодня учредительное заседание Клуба убийц Зузанки Черной. Правда, приглашения мы разослать не успели, поэтому я с обеда тебе названивал.
— А я с обеда, — теперь Бонди перевел ледяной взгляд на меня, — общался с вашим симпатягой капитаном… А из списков этого самого Клуба меня будьте любезны вычеркнуть.
— Да ну? — удивился Том.
— Именно так, — сказал Бонди, — хоть вы, как я слышал, очень хлопотали о моем членстве.
— Это как же? — запротестовал Бубеничек.
— Честик и Богоушек, — обличительно ткнул в нас пальцем Бонди, — что, не так? Хулиганы, разве это дело — топить дядюшку Бонди?
— Расскажи же, как ты выпутался! — вмешался Добеш. — Судя по тому, что говорили Бичовский и Богоуш, я решил было, что нам придется искать себе нового менеджера.
— Хулиганы, — повторил Бонди. — Но у меня есть алиби, да получше, чем у любого из вас.
И Бонди радостно развалился на стуле и щелкнул пальцами, подзывая пани Махачкову.
— Коньяка мне для поднятия духа, ведь мне едва удалось отстоять свободу!
27
Добравшись к себе на Петршины, я нашел в почтовом ящике телеграмму: «Срочно позвони. Геда». Пока я ее читал, со мной кто-то поздоровался. Я машинально ответил. Как знать, может, это был инженер Визнер.
Алиби Бонди оказалось настолько вероятным, что мне безумно хотелось смеяться. Бонди было около пятидесяти, и был он закоренелым старым холостяком.
В квартире я даже не переобулся и сразу направился к телефону. Что потребовалось от меня Геде?
Каждый старый холостяк крепко блюдет свои привычки. У толстяка Бонди был вполне естественный обычай время от времени вкусно и плотно поесть.
Я набрал Гедин номер. Было занято. Что-то поделывает сейчас моя неугомонная бывшая жена?
Один-два раза в месяц Бонди позволял себе довольно своеобразное наслаждение, которое для удобства обозначил условным наименованием «Акция, Дог"». Она представляла собой чрезвычайно сложный гурманский ритуал. В определенный час толстяк подавлял в себе активность менеджера и совершал паломничество по лучшим пражским ресторанам и винным погребкам. Обычно это бывал один и тот же маршрут — незначительные отклонения диктовались капризами пищеварения Бонди. Начинал он обычно с какого-нибудь гостиничного ресторана, где попивал аперитив, куря сигару и читая газету. Затем наступала очередь гриль-бара, где он брал легкую закуску и стаканчик соответствующего вина.
Я отнес чашку с кофе к телефону и снова позвонил Геде.
— Маркова. -
— Это Честмир.
— Слава богу, — сказала с облегчением моя бывшая жена, — ты можешь ко мне приехать?
— Прямо сейчас?
— Немедленно!
Удивленный, я положил трубку. Она никогда не была паникершей и едва ли могла измениться за несколько дней. Выходит, очередной вечер этой странной недели для меня еще не кончился. Я снова натянул пальто и одним глотком допил кофе.
После закуски Бонди совершал серию набегов на вторые блюда, заботливо следя за неуклонным возрастанием крепости напитков. К концу вечера «Акция „Дог"» по спирали возвращалась в бар какого-нибудь отеля, где Бонди вновь курил сигару и смаковал коньяк. Набегов этих, а следовательно, и ресторанов, было четыре-шесть.
Вся Прага мысленно делилась толстяком на несколько гастрономических районов. В том, что самым любимым из них была Малая Страна, я не видел ничего особенного. Так же как и в том, что последняя «Акция» пришлась как раз на тот субботний вечер, когда убили Зузанку. Вот уже три недели, как Бонди держал пост в связи с напряженной гастрольной и фестивальной программой группы Добеша. Алиби Бонди подтвердила вереница официантов из семи малостранских кафе и ресторанов.
Понятно, почему он оставил машину перед домом Зузанки…
Я надел более теплое пальто, чем то, в котором был днем, и поднял воротник. К остановке мне пришлось бежать, потому что как раз подходил трамвай. Он был полупустой и холодный. В кармане пальто я нащупал журнал: недельной давности «Подружка», которую я еще не читал. Обычно я начинал с седьмой страницы, с рубрики, которую вел Томаш и которая повествовала о событиях в мире пражской популярной музыки.
«И конечно, весьма проблематичной представляется необходимость участия профессиональных звезд, — писал Том о фестивале политической песни, — возникает вопрос, не должны ли в рамках фестиваля состязаться лишь самодеятельные группы? Кроме того, внимание должно уделяться — пусть и к неудовольствию известной части публики — смысловой стороне исполняемых текстов, а не, к примеру, эффектным нарядам певцов».
Томаш не упускал возможности уколоть. Неудивительно, что Зузана не любила его. И не она одна. Свои претензии к публицистике Тома, посвященной музыкальным фестивалям, не скрывал и Милонь Пилат. По ассоциации мне пришла на ум позавчерашняя невеста Милоня. Как бы мне найти себе такую вот нормальную девушку… Если, конечно, эту можно считать нормальной…
Я самокритично вынужден был признать, что не подошел ни редактору Марковой, ни — пусть и по другой причине — Зузанке Черной. Хотя… Подобные рассуждения всегда портили мне настроение. Дочитав статью Гертнера, я перевернул страницу. Рубрика «Советы тетушки Беты». «Если вас бросил парень…» Над письмами, адресованными читательницами «Подружки» тетушке Бете, работала практически вся редакция. Только этим мог объясняться тот факт, что в одном номере «Подружки» тетушка Бета советовала отчаявшейся девице упрятать с помощью соответствующих организаций коварного парня за решетку, а в другом рекомендовала проявить терпение и снисходительность. Причуды Беты зависели от того, кто водил ее пером. Это могли быть, к примеру, Томаш или моя бывшая жена. А в том, что в сердечных делах воззрения Томаша сильно отличались от взглядов терпимой Геды, сомнений быть не могло. Сомнения оставались на долю читательниц «Подружки», глотающих тетушкину страничку.