Я вспоминал все это, а может, и видел во сне. Спал, и мне снились тяжелые сны, по сравнению с прошлым они были, правда, розовыми видениями. Снился беловолосый человечек в мексиканском сомбреро, в котором я его никогда не видел, галопирующий верхом по бесконечной пустыне, какой я вообще никогда не увижу. Взмокший от пота, терзаемый жаждой, со скрипящим на зубах песком, догонял я эту маленькую фигурку, белеющую на темном горизонте, но, как ни старался, расстояние между нами не сокращалось. Копыта моего коня отбивали стаккато по вытоптанной земле. Вздрогнув, я проснулся. Барабанная дробь звучала прямо над ухом. Я повернул голову. В темном прямоугольнике окна стояла девичья фигурка в белом, быстро и непрерывно, словно печатая на машинке, постукивая по оконному стеклу.
— Вы спите? — тихонько спросила гостья.
— Нет. — Я сел и зажег свет.
Пани Дроздова резко отвернулась от света. Светло-каштановые волосы засияли роскошным блеском.
— Это вы? — глупо спросил я. — Йозефа тут нет.
Она улыбнулась слегка растерянно и чуточку вызывающе.
— Но я к вам пришла. Можно войти? — Не дожидаясь ответа, она перебросила стройные свои ноги через подоконник.
— Подождите, вы испачкаетесь, — запоздало спохватился я и подбежал к ней как раз вовремя, чтобы подхватить в объятия. Нога у нее подвернулась на одной из моих туфель, валявшихся под окном.
На миг она прижалась ко мне, тоненькая, из-за высоких каблуков почти одного со мной роста. От волос, коснувшихся моего лица, исходил слабый запах сирени. Пани Дроздова, часто дыша, трепетала, как пойманная птичка.
— С вами ничего не случилось? — обеспокоенно спросил я, все еще не выпуская ее. И чувствуя себя при этом очень даже приятно.
— Нет. — Она непринужденно высвободилась из моих объятий и отряхнула широкую юбку. — Только я… страшновато было идти через стройку.
Я взглянул на будильник. Четверть двенадцатого.
— Вы пришли сюда одна? В темноте? Зачем?
— Мне нужно поговорить с вами. — Она огляделась, отыскала глазами единственный мой стул. — Это ничего, что уже так поздно?
— Ничего. Я привык полуночничать. — Подойдя к стулу, я незаметно обтер его рукой и придвинул пани Дроздовой. Сам сел на кровать. Голова у меня все еще была тяжелой после недолгого крепкого сна. Я посмотрел на свои босые ноги, потом перевел взгляд на благопристойно поджатые ножки пани Дроздовой в белых туфельках. Потом медленно поднял глаза к ее лицу. Она испытующе вглядывалась в меня, и мало-помалу на лице ее заиграла улыбка.
— Извините, — сказал я, вставая. Напился у нее за спиной тепловатой воды из молочной бутылки, влажной рукой украдкой провел по волосам. Нашарил ногой засунутые под стол тапочки. Вряд ли улучшив таким образом свой экстерьер, я снова устроился на кровати перед пани Дроздовой. Она сидела с опущенными глазами, нервно комкая конец голубого пояса, обвивавшего ее стройную талию. Вид у нее был виноватый. В голосе прозвучало раскаяние.
— Не сердитесь, пожалуйста. До меня только сейчас дошло, что глупо было вот так к вам вламываться. Надо было подождать до завтра, но Йозеф мне сказал… — Она осеклась.
— Вы с ним говорили?
— Да.
— И что же он вам сказал?
Оставив свой пояс в покое, она посмотрела на меня долгим взглядом.
— Йозеф знал дядю Луиса. Пришел выразить мне сочувствие.
Вероятно, оттого, что Йозеф посвятил меня во взаимоотношения их семейства, я не смог удержаться от скептической гримасы.
— Вы мне не доверяете? — убито спросила девушка. Ее вопрос застиг меня врасплох.
— Почему бы мне вам не верить? — произнес я сдержанно. — Я вас не знаю.
Пани Дроздова бросила на меня задумчивый взгляд.
— Это правда, — согласилась она.
— Вот видите, — начал было я, но девушка меня перебила:
— Но вы и не хотите узнать меня получше, верно ведь?
— Послушайте. — Я вытащил сигарету. — Наше, знакомство — я имею в виду не тот момент, когда Йозеф представил нас друг другу, — протекало при обстоятельствах не слишком-то благоприятных. — Не спеша раскуривая сигарету, я дал ей время высказаться об этих самых обстоятельствах. Но она не проронила ни звука. — Оставим наш разговор на потом, когда кончится эта печальная история, — сказал я, чувствуя, что веду себя глупо.
— А когда она кончится? — резко спросила пани Дроздова. — Она ведь еще и не начиналась.
— Как это?
— Вы что же думаете, этот поручик уже оставил нас в покое? Ему ведь совершенно не за что зацепиться. Кроме нас двоих, мы же были там в то время, когда дядя…
— Нас двоих? — иронически переспросил я. — В тот раз вы говорили иначе. Себя вы из этого скромного подсчета исключили.
— Естественно. Потому что я-то знаю: в то время меня там действительно не было. Но убежден ли в этом поручик Павровский? Он ведь может подумать, что я вернулась туда тайком, задами и появилась в этой комнатке еще до вас. Немного везения, и у меня все бы сошло.
— Сошло бы. Но мне понадобилось бы еще меньше везения, — согласился я, удивленный ее прямотой.
— Вы его не знали. А я была его племянницей. Самой любимой. И вообще любимицей богатого американского дядюшки.
Выбросив в окно недокуренную сигарету, я внимательно вгляделся в Ганку Дроздову. Хорошенькое личико было стянуто болезненной гримасой, под карими глазами — темные круги.
— Этого, наверное, еще недостаточно, — миролюбиво заметил я. — Поручик не имеет права приписывать вам такие низкие побуждения.
— Я говорю не о моральных побуждениях, а о мотивах. Стоит ему узнать, что мне позарез нужны деньги… — расстроено посмотрела она на меня.
— От кого он это узнает? — небрежно спросил я. Где-то вдалеке еле слышно прогудел поезд, но это прозвучало как сигнал тревоги.
Ганка пожала плечами.
— От вашей семьи? Но они вряд ли будут об этом болтать.
— Они об этом не знают, — процедила она сквозь зубы. — К счастью.
— Тогда от меня?
— Да.
После минуты напряженного молчания я снова потянулся к пачке смятых сигарет.
— Дайте и мне тоже, — хрипло попросила она.
Я дал и ей прикурить. Вплотную приблизившись к ее лицу, я спросил как можно мягче:
— Эта вилла принадлежит вам одной, пани Дроздова? Вы ведь собирались продавать ее без ведома матери, брата и мужа.
Она дернулась так, что едва не обожглась о пламя спички.
— Я имею право ею распоряжаться. Или вы думаете иначе?
— Я ничего не думаю. А вот что подумает поручик Павровский?
На ее лице промелькнула многозначительная усмешка.
— А ничего.
— Как это? Он что же, не спрашивал, зачем мы туда приехали?
— Спрашивал. У меня.
— И что вы ему сказали?
Ее улыбка утратила многозначительность.
— К счастью, у поручика Павровского в этой области весьма ограниченная фантазия, как у всякого мужчины, — пренебрежительно бросила она. — Мне не нужно было ему много говорить. Достаточно было намекнуть. А потом не отрицать.
— Вы оставили его в заблуждении, что мы с вами… — Я не отважился договорить. Не хотелось верить, что у нее хватило на это бесстыдства.
Но пани Дроздова особой чувствительностью не страдала.
— Для вас это имеет значение? Вам-то какая печаль? Вы ведь разведены.
— Но вы-то замужем!
— Всего лишь формально, — устало обронила она. — Такие случаи, надеюсь, вам не в новинку.
Все это походило на сон. У меня не находилось слов, чтобы высказаться насчет ее поведения.
— А вдруг поручик решит, что мы в сговоре? Такого поворота вы не боитесь? — наконец собрался я с мыслями.
— Нет.
Мне это не нравилось. Не нравилось, что меня таким образом втянули в семейный круг Дроздовых-Эзехиашей, словно какого-то незаконного члена семьи. И вообще мне это не нравилось.
Ганка поняла все по моему лицу.
— Вы будете отрицать? — с убитым видом спросила она.