— Пойдем в «Палас»? — предложил Милонь.
Это было недалеко от радио. Около четверти часа ходьбы. И всю дорогу до Панской улицы мы молчали.
— Что ты будешь? Выбирай, — подал мне Милонь меню.
Я быстро его проглядел.
— Почки, — сказал я.
Долго ждать нам не пришлось… Мы подняли глаза от тарелок:
— Знаешь, что я хотел у тебя спросить?
Пилат как раз заглатывал почку:
— Надеюсь, то же самое, что и я у тебя.
— Не уверен, — сказал я. — Мне интересно, что ты делал вечером в прошлую субботу.
— Так вот что тебя занимает?! — рассмеялся Милонь. — Слушай, Честмир, брось эти глупости и поинтересуйся-ка лучше, кто у Добеша невеста. А больше не прибавлю ни слова, потому что я не сплетник какой-нибудь, — добропорядочно заявил Милонь Пилат.
35
— Точны, как всегда, — похвалил меня капитан, и прозвучало это как неприятное подтверждение того, что наши контакты успешно развиваются. Сегодня бистро было переполнено, и, кажется, только благодаря связям Грешного нам отыскали столик на двоих.
По дороге из «Паласа» в бистро ничего заслуживающего внимания и мудрого в голову мне не пришло, и я отнюдь не мог приписать это усталости или же интеллектуальному изнеможению.
Вырванный из относительного покоя печальным событием, я был втянут в головокружительный водоворот.
— Вы что-то не в своей тарелке, — сказал капитан, — что с вами опять случилось?
Он даже и не предполагал, насколько точен его вопрос, а вернее, насколько точно угадал он мое состояние.
— Я хотел встретиться с вами, чтобы поговорить об одном деле, которое вы должны знать. Это касается Бонди…
— Меня больше интересует Гертнер, — вежливо перебил капитан, — Гертнер с его мюзиклом.
— Он не имеет к Зузане никакого отношения, — махнул я рукой, — просто этот бедолага слишком занесся. Если вы слышали, что Зузана обещала ему протолкнуть его мюзикл в карлинский театр, так это…
— Почему же вы этому не верите? — спросил капитан.
— Мгм, — иронически отозвался я, — а если бы она не сдержала слова, Том бы, наверное, стер ее в порошок на страницах «Подружки», да?
— А разве нет?
— Конечно, нет! Потому что если они о чем-нибудь таком когда и говорили, так оба должны были понимать, что у Томаша нигде, кроме «Подружки», и строчки не возьмут — не то что мюзикл!
— Ага, — сказал капитан, — какое счастье, что вы, Друзья из Врбова, так хорошо знаете друг друга.
— Я хотел-о Бонди…
— Бонди меня не интересует, — покачал головой капитан, — продолжайте-ка ваш рассказ.
— О мюзикле?
— Ну, о вас, врбовских сиротках.
— Так нас всегда называл Бонди, — нахмурился я.
— Я в курсе, — сказал капитан, — разговаривал с Гуго. Причем недавно.
— Значит, вас абсолютно не интересует, что я хотел вам о нем рассказать?
— Абсолютно, — ответил капитан.
— Ладно, не стану навязываться. Но что бы вам ни наговорили, учтите — если бы даже Зузана вознамерилась помочь ему, то она не была настолько сумасшедшей, чтобы не понять, что претворить это свое намерение в жизнь она не сможет.
— Да что вы? — сказал капитан Грешный. — А может, ей это было очень важно? Чтобы «Подружка» писала о ней лучше.
— Не волнуйтесь, — усмехнулся я, — у Томаша тоже есть голова на плечах. Если бы «Подружка» всю свою критику сосредоточила только на Зузане, то он бы в момент вылетел. Я немного знаю эту редакцию.
— Вы все время пытаетесь играть в детектива. Я вас просто спрашиваю, а вы тут же начинаете додумывать или заниматься дедукцией, — улыбаясь, сказал капитан, — решите еще, что я подозреваю Гертнера.
— А разве нет?
— Вы будете удивлены, — продолжал капитан, — но, представьте себе, он уточнил нам время убийства. Правда, только сегодня, и по нему было заметно, что особой охоты говорить у него нет либо же он очень напуган.
— Как это?
— Он оказался последним, кто разговаривал с Черной. В половине девятого. Он ждал в «Ротонде» такси, когда та позвонила. Она разыскивала Колду и попросила Гертнера, чтобы к ней приехал хотя бы он. Она, мол, боится.
— А Томаш все это не выдумал?
— Нет, — сказал капитан, — этот разговор слышал и Бубеничек. И все подтвердил.
— Так почему же Гертнер не поехал к Зузане?
— Потому что спешил на репетицию мюзикла. Не успел он положить трубку, как подъехало такси. И чтобы вы не сомневались в нашей тщательности, могу добавить; что мы нашли и таксиста. Гертнер не солгал. Так что мы теперь точно знаем, что убийство произошло между половиной девятого и девятью. Застал я вас врасплох с этой новостью, правда?
Нет, врасплох он меня не застал, и уж если бы мы устроили с ним аукцион сюрпризов, то кое-что было бы для него припасено и у меня: «А вы знаете, где ночевала вчера ваша дочь?»
36
— Ты больше не сердишься?
— Нет, — сказал я, — не сержусь.
Яна заказала вино, а я сок.
— Папа и вправду добрый.
— Конечно, — сказал я, — но пойми, для меня это был шок. Что ты… что он…
— Плевать, — перебила меня Яна, — я все равно ему этого пока рассказывать не буду.
— Пока? — усмехнулся я. — Уж пожалуйста, будь добра, никогда ему об этом не рассказывай.
— Посмотрим, — улыбнулась она, — мы еще посмотрим, как у нас с тобой все сложится.
— Как будто у нас с тобой уже что-то сложилось, — с иронией заметил я, — прошлой ночью…
— Погоди, Честмир, а взаимная симпатия? — не сдавалась веснушчатая девица.
— Ну, это да, это конечно.
— Вот видишь, — торжествующе заявила Яна, — так оно и должно быть. Постепенное развитие отношений, нарастание интимности и так далее. Ты не читаешь тетушку Бету в «Подружке»?
— Это для меня слишком сложно.
— Отговорки. Ты отлично знаешь, что, если что-нибудь будет тебе непонятно, всегда сможешь спросить меня.
— Правда? — обрадовался я.
— Ну конечно, — сказала Яна. — Кстати, погляди незаметно вот на тот столик в углу. Это создание все время подает мне какие-то странные знаки. А я его не знаю, хотя лицо вроде бы немного знакомое…
Я обернулся. Подмигивающим созданием оказался не кто иной, как чертов мыслитель и диск-жокей Анди Арношт. Он в одиночестве сидел возле столика и что-то писал, а перед ним были разложены какие-то папки и бумаги. Поймав мой взгляд, он многозначительно подмигнул.
— Здорово, Честмир! — На это деликатное восклицание обернулся весь зал.
— Это Арношт, — объяснил я Яне, — в понедельник ты должна была видеть его в «Ротонде». Он диск-жокей. Подмигивал, наверное, мне, а не тебе, потому что…
Я не договорил. Анди стоял над нами во весь свой неприметный рост и глубоко кланялся.
— Я сначала не хотел вам мешать, но… если не помешаю, можно мне присесть? — Выпалив это, Анди тут же уселся, так что подыскать подходящий ответ я не успел.
— Это Яна, — представил я свою спутницу, — а это Анди Арношт, в настоящее время еще и талантливый сочинитель мюзиклов.
Опухшие глазки Анди заблестели.
— Ну да, — скромно согласился он.
— Очень приятно, — нейтрально произнесла Яна.
— Представь себе, — обратился ко мне Анди, — для меня было страшно полезно тогда с тобой поговорить.
— Мы говорили о мюзикле, который пишет Анди, — объяснил я Яне.
— Слушай, — продолжал Арношт, одарив нас лучезарной улыбкой, — ты помнишь, как там было?
— Еще бы, — сосредоточенно кивнул я, ошеломленный перспективой, что Анди еще раз повторит свой творческий замысел. — Это про то, как один идиот… то есть козел…
— Вот-вот, — перебил Арношт, — но постой! Кончалось все тем, что он возвращается к этой своей Итке, так?
— Так, — сказал я.
— Понимаешь, — Анди принял задумчивый вид, — мне пришло в голову… А тебе это не показалось чуток схематичным?
— Ты думаешь? — осторожно поинтересовался я.
— Ну да, — горестно заявил Анди, — такой конец кажется мне избитым, таким, знаешь ли, стереотипным.