— Вы сами только что сказали: если не сейчас, то когда?
— Вы быстро учитесь.
Сабина перевернула снимки и увидела лицо своей матери. Все вокруг закружилось. Открытые глаза, заклеенные ноздри, широко раскрытый рот. Сабина вцепилась в спинку стула.
— В ее трахею на пять сантиметров были воткнуты медицинский воздуховод и интубационная трубка. Благодаря им ваша мать продолжала жить. Но Штрувельпетер влил ей через воронку два литра чернил. Утомительно и кропотливо он собрал содержимое около семидесяти пузырьков. Экспертиза показала: чернила марки «Пеликан», цвет бриллиантово-черный. Продаются в любом канцелярском магазине, пузырек объемом тридцать миллилитров за четыре евро.
Он помолчал, словно хотел, чтобы она прочувствовала его слова.
— Как вы догадались о книге? Из-за соленого кренделя в руке мальчика, которого старик Николас окунает в чернила?
«Схватил негодных тех детей, того за волосы, а двух в охапку, и в чернила бух!» — вспомнился ей самой стишок из детской книжки. В той истории чародей Николас окунает трех мальчишек в жбан с чернилами, потому что они смеялись и издевались над черным как уголь арапом.
— Ваша мама плохо относилась к темнокожим ученикам? — поинтересовался Снейдер.
— Никогда. — Сабина помотала головой. — Но мама никогда не стала бы добровольно есть крендели. Если бы она захлебнулась растительным маслом или гнилыми сточными водами, мне никогда бы не пришло в голову, что убийца инсценировал стишок из детской книжки. Почему он так жестоко поступил? Его возбуждают боль и страдания других?
Снейдер покачал головой:
— Вряд ли. Он не сексуальный маньяк. Ничто на это не указывает. Ему, самое большее, тридцать лет, он одинок, интроверт, возможно, все еще живет у мамы в пригороде Кельна, где и выбрал свою первую жертву, и — самое важное — он ненавидит женщин.
Сабина отложила фотографию.
— Его что, обманула подружка? Унизила? Бросила?
— Если мы считаем, что у него психологическая травма, то нужно искать причину в раннем детстве — задолго до того, как у него появилась первая подружка. Вероятнее всего, дело в строгом воспитании.
— Эти убийства нельзя связывать с тяжелым детством, — возразила она. — Иначе получится, что у нас по улицам бегают одни сумасшедшие киллеры.
— Активная интроекция, — сказал Снейдер, словно это все объясняло. Он снова сел на стол. — Существует два способа преодолеть последствия детской травмы. Человек или годами изводит и убеждает себя, что родители правильно делали, жестоко наказывая его, потому что он так плохо себя вел. Или же воспитание становится сутью самого человека, он перенимает привычки избивавших и мучивших его родителей и сам это практикует.
— Вряд ли мать этого мерзавца поджигала, кусала или заставляла его пить чернила. — Сабина подняла глаза к потолку, чтобы справиться с набежавшими слезами. — Для меня это слишком абстрактно.
— Понимаю. Да и как постигнуть ход мыслей больного мозга, не будучи самому сумасшедшим?
Сабина посмотрела в окно. За башнями собора поднималось солнце. Открылась дверь кабинета. В проеме стоял Симон с тяжелой сумкой через плечо. Он с удивлением уставился на Снейдера.
— Вы здесь? Растения думать не мешают?
Снейдер бросил на него ледяной взгляд.
— Нет. Но из-за вашего присутствия мне не хватает кислорода.
«Мне тоже», — подумала Сабина. Я видела тебя вчера с женой и обоими детьми!
— Нет проблем, сейчас уйду. Бина, заправка ждет нас. Снейдер указал наверх.
— Вы поставили мне чайник ванильного чая?
— Вы сами можете его принести. Я должен уехать.
— Никогда этого не делал и начинать не собираюсь. — Снейдер взглянул на свои тонкие часы Swatch. — Нам нужно еще пять минут, чтобы закончить разговор. А вы сделайте что-нибудь полезное в это время, заварите чай… а сейчас исчезните!
Симон закатил глаза и закрыл дверь. Снейдер обернулся к Сабине, словно их и не прерывали.
— Наш преступник с невероятной ловкостью получает контроль над своими жертвами.
Он придвинул стул, оседлал его и оперся руками на спинку. Эта непринужденная поза не шла ему, но в настоящий момент он, видимо, не заботился об имидже.
Посмотрел на Сабину через стол.
— Он нанесет удар только тогда, когда будет уверен, что одержит верх. Поэтому ищет слабое место жертвы. Он не знает раскаяния. Обычная совесть могла бы остановить его. Но для нашего убийцы не существует границ, ни пространственных, ни временных. Он чувствует себя непобедимым.