— Да ничем. Кранепуль ничего не мог сказать с уверенностью. Он, правда, допускает, что Дитер и есть тот самый мотоциклист, но не ручается. За те несколько минут во дворе он его не очень-то разглядывал и лица не запомнил, поскольку не мог предвидеть, какое значение приобретет эта встреча. В результате мы имеем «не исключено». Чего недостаточно, чтобы уличить Дитера, но недостаточно и для того, чтобы снять с него подозрение. А помощница доктора фрейлейн Зингер в основном подтверждает показания Дитера относительно появления машинки. Но помимо того, она утверждает, что после окончания приема убирала комнату и при этом никакой машинки не обнаружила. Следовательно, она считает маловероятным, чтобы ко времени уборки машинка уже была там, хотя ничего не может сказать с уверенностью. Итак, у нас есть на выбор три версии. Либо машинку забыл один из пациентов, а фрейлейн Зингер не заметила ее при уборке, либо кто-то из домашних — или по меньшей мере имеющих туда доступ — поставил ее по окончании приема, либо — это третья версия — Дитер сам туда ее принес, чтобы иметь своего рода алиби. Если он действительно вынес ее с дачи стариков Першке, он же не мог прямиком принести ее в комнату. Ему нужно было правдоподобное объяснение — по меньшей мере для домашних, — откуда у него взялась машинка. Если взглянуть с этой точки зрения, идея насчет приемной очень и очень недурна. Правда, домочадцам могло показаться странным, что кто-то просто-напросто забыл новехонькую машинку и потом не вернулся за ней, но зато против Дитера не возникло и тени подозрения. Я просмотрел список пациентов, которые в тот день были у Николаи. Среди них нет ни одного, кого можно как-то увязать с нашим делом.
— А что дал осмотр фотолаборатории Дитера?
— Ничего, что можно было бы как-то использовать. Никакой «Пентины», с тех пор как мы с ним разговаривали, он ни на минуту не оставался один и, следовательно, не имел возможности перепрятать камеру. Но ведь не дурак же он. Самое позднее после первого нашего визита к доктору Николаи он должен был ждать обыска и, если «Пентина» была у него, мог сто раз перепрятать ее.
— Да, но если он спрятал камеру, ему следовало также спрятать и машинку. Это же логично.
— Он и спрятал. Отнес ее к Альвердес. Считал это надежным местом. Не мог же он предположить, что у вас сработает шестое чувство. Уж не говоря о том, что это все-таки счастливое совпадение. Не скажись Альвердес в тот день больной, наш разговор прошел бы в институте — и не видать бы нам «Эрики» как своих ушей.
Арнольд допил кофе и переставил чашку на соседний столик.
— Это верно, — согласился он. — Да и Альвердес, когда я вчера вечером изымал у нее машинку, сказала, что Дитер сразу предложил ей «Эрику», как только она упомянула, что ей надо перепечатать какой-то текст для доктора Вейнтраута, а в институте, мол, никак не выберешь времени.
— А вы спрашивали доктора Николаи, почему он вчера, когда я снимал у него образцы шрифта, ни словом не обмолвился о машинке своего сына? Я ведь очень четко спросил, есть ли в доме другие машинки, кроме этой.
Крейцер кивнул.
— Да, он дал нехитрое, но убедительное объяснение: случай с машинкой произошел целых полгода назад, да ему не так уж и подробно докладывали, он попросту о нем забыл.
— Ничего не поделаешь, придется поверить ему. Трудно допустить, что в этом деле отец и сын действуют заодно.
— И я так думаю, — сказал Крейцер, — впрочем, давайте по порядку рассмотрим обстоятельства, которые свидетельствуют против Дитера Николаи. Начнем с фактов. Он точно знал, когда у отца ночное дежурство, — это раз. Он умеет водить «вартбург», и у него есть ключи от машины — это два; у него обнаружена машинка, которой пользовались мошенники, — это три; у него есть темно-синяя «ява», красный шлем и серый кожаный комбинезон; Кранепуль допускает, что именно Дитер был одним из аферистов; сам Дитер не может правдоподобно объяснить, как попала к нему машинка; и наконец, у него нет алиби на те часы, когда мошенники были у Кранепуля. Из этих фактов складывается следующая картина: Дитер Николаи тайком пользуется машиной своего отца. Поскольку и для этого, и для таких дорогостоящих увлечений, как фотография и мотоцикл, требуется много денег, он сам — или по чьей-то подсказке — додумался использовать машину и имя отца для выгодной аферы. Вместе со своим сообщником он тщательно все подготовил. Они помещают объявление в газете, условливаются о встрече с Кранепулем, выяснив предварительно, когда у доктора дежурство, надпечатывают на «Эрике» конверт, что, во-первых, избавило Николаи от необходимости писать адрес от руки и тем облегчить опознание, а во-вторых, лишний раз убедило Кранепуля в подлинности Лжениколаи.