Крейцер мрачно глядел на свои ладони и молчал. Наконец он все-таки не вытерпел:
— Вам не кажется, что вы его несколько переоцениваете?
Она подняла брови и глянула в окно.
— Может, и переоцениваю, — тихо сказала она, — но парень и в самом деле на редкость умен. Когда, например, Дитер садится за шахматы с отцом — а Эгберт очень и очень неплохой шахматист, — он играет с ним как кошка с мышкой, а когда захочет кончить игру, он выводит из засады какую-нибудь фигуру — и готово. В шахматах Эгберт против него бессилен.
Крейцер взглянул на часы и поднялся.
— Думаю, на сегодня хватит. Не исключено, что нам еще раз придется к вам обратиться, чтобы занести в протокол некоторые моменты, однако… — Он не договорил и сердито воззрился на Арнольда; тот стоял у письменного стола в стиле бидермайер и бренчал мелочью в кармане. Бренчание прекратилось, и Крейцер продолжал: — Однако кое-что надо еще уточнить. Когда у нас все будет готово, мы вас известим.
Одна монета упала и закатилась под стол. Крейцер обернулся и застыл, с трудом удержавшись от восклицания. Арнольд пробормотал извинение и на коленках полез под стол. Слышно было, как он сопит, как передвигает корзинку для бумаг. Когда он вылез оттуда, галстук у него съехал набок, зато между большим и указательным пальцами была зажата монета.
Они откланялись.
Фрейлейн Альвердес кивнула им с язвительной усмешкой и гибким движением приподнялась с кушетки, обнажив при этом ноги гораздо выше, чем того требовали обстоятельства.
19
Когда оба уже сидели в машине, Крейцер, одарив своего коллегу недобрым взглядом, покачал головой и сказал:
— Это было необходимо — ползать на четвереньках под столом из-за какой-то дурацкой монеты?
— Что ж, так было и оставить ей за здорово живешь две марки? — обиженно огрызнулся Арнольд.
— Какая чушь, — буркнул Крейцер, — неужели вы не понимаете, что выставили себя на посмешище? — Он отвернулся и свирепо поглядел в окно.
В мокром сосняке по обе стороны дороги уже растекались сумерки, а с запада гряда за грядой наплывали сизые облака. Изредка между деревьями возникала фигура одинокого грибника с опущенной головой — ни дать ни взять охотничья собака.
Арнольд ухмыльнулся себе под нос, придумывая, как бы половчее возобновить разговор с Крейцером.
— Если в ее рассказе есть хоть половина правды, — начал он, — тогда этот Дитер Николаи — прелюбопытная личность.
— Еще бы. — Крейцер решил сменить гнев на милость. — Еще бы, придется как следует заняться этим молодчиком. Подделка ключей отдает уголовщиной.
— А не вытекает ли из этого, что такой продувной тип способен учинить аферу а-ля Кранепуль?
— Пока нет, — урезонил его Крейцер. — Покамест нам известно лишь то, что рассказала о нем Альвердес. А ее рассказа еще недостаточно для таких смелых заключений.
— Да я просто так предположил. Во всяком случае, совпадения есть прямо удивительные: «ява», молодой пособник, тайно используемый «вартбург» и, разумеется, точное знание графика отцовских дежурств. А если поискать, может и еще что-нибудь выплыть.
— Очень даже может, но не будем предвосхищать события. — Крейцер недовольно повел плечами. — Не пойму, в чем дело, но как-то мне это все подозрительно. Уж слишком хорошо все сходится. Такая расчетливая женщина не даст обвести себя вокруг пальца. При нашей первой встрече она не проговорилась, наоборот, очень искусно умолчала о том, чего не хотела рассказывать.
— Вы не хотите этим сказать, что она с умыслом направила наши подозрения против Дитера?
— Утверждать пока не могу, но зато я знаю, какая она хитрая штучка. Если она замешана в деле, нам надо держать ухо востро, чтобы не оказаться в дураках.
— Значит, вы полагаете, что она замешана? Крейцер пытливо взглянул на своего помощника.
— Я пока ничего не полагаю, я просто считаю это правдоподобным. А почему вы так настойчиво спрашиваете? У вас что, есть свои соображения?
Арнольд примирительно улыбнулся.
— Да нет, не подозрения, скорее предположения. И еще у меня есть просьба: сразу поехать в экспертизу. Может, доктор Фриче еще не ушел домой.
— Не будете ли вы так любезны объяснить мне, в чем дело?
— Это всего лишь попытка, и боюсь, она ни к чему не приведет. Просто, когда мы были у Альвердес, мне пришла в голову одна мысль.
На лице Крейцера отразилось недоумение.
— Какая мысль?
— Вы не обратили внимания на машинку, которая стояла на специальном столике возле письменного?
— Нет.
— На ней лежало несколько листов бумаги. Совсем новая машинка, серая, «Эрика»…
— Черт возьми! Вы полагаете… Почему же вы сразу ничего не сказали? Ведь надо же проверить…
— Я не хотел, чтобы Альвердес почуяла неладное. Ведь без доказательств мы не смогли бы изъять машинку.
— Так.
— А пока мы обзавелись бы доказательствами, машинка могла исчезнуть. Объяснений тут хоть пруд пруди: украли, забыли в автобусе, уронили в речку и так далее и тому подобное. Правда, на суде такие увертки производят не очень хорошее впечатление, но тем не менее вещественное доказательство исчезло и вступает в силу правило: всякое сомнение толкуется в пользу обвиняемого. In dubio pro reo.
Крейцер кивнул.
— Лучше для начала узнать у доктора Фриче, какого цвета была та машинка.
— Да, это дало бы нам какую-то надежду. И тогда уже, в глубине души рассчитывая на успех, я покажу доктору этот образец шрифта.
Арнольд достал из внутреннего кармана куртки сложенный вчетверо лист бумаги, на котором было что-то напечатано, и протянул Крейцеру. Крейцер выхватил лист у него из рук.
— Где вы это взяли? — спросил он.
— В корзине для бумаг. Впрочем, она едва ли заметит — там целая куча таких листков.
Крейцер весело засмеялся, но, когда заговорил, в словах его звучала скрытая горечь.
— Видно, я и впрямь малость придурковат. Меня то и дело кто-нибудь водит за нос.
Арнольд покраснел.
— Я ничего такого не думал. Я просто хотел…
— Да ладно уж, — перебил его Крейцер. — Что тут извиняться. Раз я не сумел угадать, чего ради вы затеяли это представление с монетой, значит, поделом мне. Не ссориться же нам из-за такой ерунды, как говаривала моя мать. — Он засмеялся и вернул Арнольду листок. Потом наклонился вперед, тронул шофера за плечо: — Франц, забрось нас в отдел экспертизы.
— Сам знаю, — буркнул Франц. — Что я, глухой, что ли.
Когда они распахнули дверь кабинета доктора Фриче, в лицо им ударили клубы дыма. Доктор сидел за столом, усиленно дымил и наговаривал в стоящий перед ним диктофон какой-то текст. Он поднял голову, услышав шум распахнутой двери, и нажал стоп-клавишу. Катушки с легким шипением остановились.
За большими окнами, глубоко внизу, мерцали городские огни. Арнольд нажал выключатель около двери и зажег верхний свет.
— Ага, вот это кто, — протянул Фриче. — И у вас, конечно, опять срочное дело.
— Нет, один пустяк. Не можете ли вы сказать нам, какого цвета была машинка, которую украл Першке?
— Конечно, могу. Вот только загляну в картотеку. Одну минуточку…
Он встал и прошел в соседнюю комнату. Звякнула связка ключей, скрипнула дверца шкафа, и вскоре Фриче вернулся с длинным картотечным ящиком. Он водрузил ящик на стол, вынул изо рта трубку, положил в пепельницу и проворно забегал привычными пальцами по ряду карточек. Затем, наполовину вынув одну из них, громко произнес:
— Серая.
Крейцер облегченно вздохнул.
— Ну, тогда мы с чистой совестью можем показать вам образец шрифта.
Арнольд протянул Фриче сложенный лист.
— Хотелось бы узнать, не совпадает ли этот шрифт со шрифтом украденной машинки? Сколько на это понадобится времени?
Фриче развернул лист.
— Пять минут, — сказал он. — Трудность заключается в том, что наш образец взят с абсолютно новой машинки, а в ходе использования каждый шрифт приобретает свои, присущие только ему особенности, которые облегчают идентификацию. — Он взял трубку, воткнул ее в угол рта и начал читать, потом вдруг остановился и поднял глаза: — Странно, текст, оказывается, научный. — Потом он рассмеялся, выдвинул ящик стола и после недолгих поисков достал красную папку, — Чуть было не совершил привычную ошибку: делать выводы, не располагая фактами. Все мой импульсивный характер. К сожалению, я никогда, не избавлюсь от этого недостатка. А теперь все-таки будем придерживаться фактов.