В темноте залаял Баян, огромная овчарка, охранявшая сад. Ему старательно принялись подгавкивать несколько собачонок поменьше, прижившиеся возле старика. Амелин застыл со стаканом в руке, прислушиваясь к лаю.
— На чужих собак шумит, — сказал старик. — Их бездомных полно сейчас развелось. На человека Баян по-другому лает.
Сергей вышел из вагончика. Убывающая луна освещала ствол огромного пирамидального тополя. Выпавшая накануне крупа за день растаяла, но к ночи снова подморозило, и лужа возле вагончика покрылась блестящей коркой льда. Аллея, ведущая к воротам, была пустынна. Ветер раскачивал лампочку, висевшую у входа, сквозь деревья пробивался ее желтоватый свет. Собаки умолкли, и Сергей вернулся в вагончик.
— Давай ужинать, Камал, — Сергей снял с печки кастрюлю. — А то водки не получишь.
Он разлил по тарелкам баранью шурпу, сваренную днем Ингой, налил себе и старику водки.
— Будь здоров, Камал!
— Будь и ты здоров, Сергей!
Немного позже, снова набив трубку, старик принялся за свой рассказ.
— Я тебе про пять жизней говорил. Первая была, как у всех. Школу закончил, два года в колхозе работал. Семья большая, денег не хватало, но жили весело. Рубашку мать новую купит — на целую неделю праздник. Невеста у меня была, целовались с ней. Вот до сих пор разрешала себя раздевать, — Камал провел рукой по поясу. — А ниже, говорит, только после свадьбы. Призвали, значит, во флот. Четыре года в Севастополе служил на сторожевом корабле. Это вторая жизнь. Вначале тосковал, плакал, а потом привык. Тоже веселая была жизнь. Форма, бескозырка, ленты до пояса и айда в увольнение по набережной. С женщиной там познакомился. Мариной звали. Постарше меня, но красивая. Таких красивых у меня больше не было. Чуть не женился на ней. Не надоел я тебе, Сергей?
— Нет. Рассказывай дальше.
Амелин открыл печную дверцу и подбросил два тополевых кругляша. Старик кряхтя набивал трубку.
— На корабле книг прочитал больше, чем за всю жизнь. Ну ладно, вернулся домой. Невеста меня дождалась. Женился, дети пошли. Три дочери, сын. Это третья моя жизнь… Самая длинная и самая хорошая. Дом построил, дети незаметно подросли, замуж вышли да женились. Внуки подрастают. А тут объявляют конец Союзу. Началась драка за власть. С одной стороны — президент, с другой — Тан-Булак. Наш кишлак в большинстве за Тан-Булака был. Старейшины так решили, потому что мы из одного рода. А меня вообще никто не спрашивал, за кого я хочу…
Сергей не стал спрашивать старика, что было дальше. Знал конец его невеселой истории. Но Камал продолжал рассказывать.
— Все наши мужчины оружие носили. Тан-Булак много его людям раздал. Когда пришли солдаты, им устроили засаду, сожгли два грузовика, несколько человек взяли в плен. Тогда на помощь солдатам пришли танки, и за полдня от кишлака ничего не осталось. Убили у меня старшую дочь, жену и двух зятьев. А того младшего зятя, который мне часы приносил, повесили на дереве. Мы его ночью выкрали и похоронили. Сын с семьей в Афганистан сбежал, две другие дочери неизвестно где скитаются. Вот такая у меня была горькая четвертая жизнь.
— А пятая?
— А пятая перед тобой. Бродяга Камал, ни дома, ни детей. Как перекати-поле!
— Ты дочерей пробовал искать?
— Конечно, пробовал. Инга моей родне письма писала, только ответа нет. Война… поганая штука! Хуже ее на свете ничего не бывает.
— Это точно, — согласился Амелин.
На следующий день к вечеру Инга, как обычно, принесла им еду. Выложив свертки на стол, села рядом с Сергеем.
— Мы скоро с тобой расстанемся, — полувопросительно сказала она. — Ты знаешь, я со страхом жду этого дня.
— Инга, не надо.
Сергей молча гладил ее по голове. Любые слова в этой ситуации ничего не значили. Она вдруг всхлипнула.
— Не обращай на меня внимания. На меня иногда находит. Винить некого, я с самого начала знала, что так все кончится. Просто временами наваливается тоска. Знаешь, когда впереди неопределенность и никакого просвета. Я держусь на плаву за счет Фариды. Но что будет завтра, если сменится власть? У Фариды полно врагов среди тех, кто пришел сюда с юга. Ты же знаешь ее несдержанность. Она очень резко выступала против Тан-Булака, и этого ей не простят.
— Если хочешь, я помогу тебе с сыном перебраться через границу.
— Кто нас там ждет? Здесь, по крайней мере, у меня есть квартира и работа. И Фарида — богатая подруга. — Она помолчала, взяла Сергея за руку, потом попросила: — Давай сегодня пойдем ко мне.
— Может, не надо? Побудем здесь час или два. Потом я тебя провожу.
— Нет, пойдем ко мне, — замотала головой женщина. — Я хочу, чтобы мы спали вместе.
Когда выходили за ворота, Инга спросила:
— Пистолет с собой взял?
— А надо?
— Не знаю. В городе неспокойно. Понаехало множество каких-то людей. Стоят кучками на базаре, словно чего-то ждут…
Оружие Амелин предпочитал с собой не брать, не хотел лишних неприятностей. Но на следующий вечер, когда он с Ингой снова шел к ней домой, пистолет бы здорово ему пригодился…
На пустыре, недалеко от дома Инги, вынырнули из темноты двое. Фонарь на столбе хорошо освещал лицо одного из них, долговязого и широкоплечего. Инга, ойкнув, вцепилась в руку Сергея. И третий, отрезая дорогу назад, встал на вытоптанной дорожке, сунув руки в карманы.
Несколько секунд стояли молча. Амелин пытался разжать горячие пальцы Инги, как обручем сжимавшие левое предплечье.
— Отпусти руку, — шепнул он. — И не бойся.
Долговязый встряхнул на весу что-то, похожее на обрез.
— Эй, русские! Деньги, золото, часы! Куртки тоже.
Говорил негромко, властно. По тону и акценту угадывался поселковый предводитель шпаны, успевший набить руку на ночных грабежах перепуганных прохожих. Сколько ему лет? Лет двадцать пять… Наверное, и срок отсидел. Двое других — совсем сопляки, но ребята крепенькие, как боровички. Инга, наконец, отлепила пальцы. Амелин поднял руки на уровень лица и отстегнул часовой браслет:
— Возьмите часы. Хорошие, золотые…
Протянул их долговязому, успев разглядеть, что у двоих других нет оружия. Навстречу потянулась темная растопыренная пятерня. Обрез (или длинный пистолет, но только не автомат) он держал в правой руке стволом вниз. Вкладывая часы в протянутую ладонь, Сергей на мгновение почувствовал тепло чужой влажной кожи.
Выдохнув, мгновенным заученным движением перебросил тело влево, ближе к обрезу. Обеими кистями намертво перехватил руку с обрезом и, отрывая ее от туловища, ударил долговязого ногой под колено. Вывернутая на излом рука хрустнула, долговязый глухо вскрикнул. Оттолкнув обмякшее тело, Сергей бросился на парня, стоявшего позади. Тот что-то лихорадочно выдергивал из кармана.
Амелин ударил его в челюсть. Получилось вскользь, неточно. Парень, отшатнувшись, выхватил из кармана заточку. Лишь бы не влез третий! Ну подожди немножко… Третий, наклонившись, пытался поднять, привести в чувство вожака. Пока этот парень не пришел в себя от неожиданности, но если опомнится и присоединится к приятелю с заточкой…
На, жри, салабон! Удар ботинком пришелся в костяшку, на вершок ниже колена. Парень, выронив заточку, катался по траве, подтянув колено к животу, по-щенячьи скуля.
Амелин развернулся к третьему из парней.
— Оружие есть?
— Нет.
— Если врешь, прибью, к чертовой матери!
— Честное слово, нет!
— Тогда вали отсюда.
Парень отбежал на десяток шагов и остановился.
— Сережа, убегаем, — тянула его за рукав Инга, — их тут целая банда.
— Сейчас, помоги найти часы.
Поднял обрез и заточку. Торопливо обыскал вожака. Несколько патронов, складной нож, пакетик с анашой. У второго парня достал из кармана кастет. Тот пошевелился и что-то забормотал, прикрывая лицо ладонями.
Инга совала подобранные часы.
— Бежим, Сережа…
Дома она тряслась и, едва успокоившись после выпитого коньяка, рассказывала:
— Этот длинный, с лошадиным лицом, я его несколько раз встречала на улице. Вдруг он меня узнает и станет мстить?