— Как регулярно обедали они в этом кафе? И ездили только по одному маршруту или по разным?
— Этим я интересовался. Маршруты у них разные, в кафе заглянули случайно.
И тем не менее Комар безошибочно вышел на остановку в их маршруте. Если бы не клееный кейс, все могло бы показаться делом случая…
— Ладно, кажется, я готов стать твоим напарником. Значит, говоришь, Евгений Иванович, на похоронах с Егияном ты не встречался?
— Да при чем здесь Егиян?.. Правда, я думал, что хоть с кем-то да встречусь. Я вообще не собирался на похороны, но Айкхорн позвонил: надо, мол, сходить, там поговорить с тобой хотят… Но никто так и не поговорил. Только распорядитель встретил меня на пороге квартиры, — совсем незнакомый мужик, а назвал по имени-отчеству, — указал на место за столом. Я посидел с полчаса, вижу, никому не нужен, собрался уходить. Уже в прихожей надевал пальто, как он опять подходит:
”Я слышал, вы в Киев собрались. Завидую, хороший город. Когда выезжаете?” — ”Еще не знаю” — ”Я бы — так прямо хоть сегодня. Хороший город.”
— Какой он из себя, распорядитель? — спросил Егоров. — Низенький, лысый, глаза такие: на выкате, да?
— Нет. С меня ростом, стрижка короткая, но лысины не видно, а глаза обычные.
Егиян тоже не низкий, но лысина у него действительно есть. Глаза у него тоже обычные, но нельзя не заметить шрам, рассекающий левую бровь.
— В общем, вышел я оттуда — и все, ни с кем не встретился. Но понял так, что от работы не отстранен и надо продолжать разыскивать кейс.
— Что намерены делать, господин Мегрэ?
— Наверное, поеду в Киев.
— Автоген, взрывчатку с собой повезете? Таможни не боитесь? Украина — это ведь теперь заграница.
Панкин недоуменно вскинул глаза на Егорова.
— Непонятен намек, да, Евгений Иванович? Тогда скажи, зачем ты едешь в Киев, а? Тебе надо будет проникнуть в квартиру вора. Хорошо, если дверь откроет жена или дети. Ты извинишься, представишься, войдешь, произведешь шмон, заберешь чемодан с деньгами и вежливо раскланяешься. А если он жил один? Ты что, умеешь замки гвоздем открывать? И потом, кто тебе сказал, что кейс лежит в доме Комара? В то время как сам Комар, что вполне возможно, еще лежит в московском морге, а? Или ты едешь в Киев, чтобы прохаживаться там по Крещатику и выискивать женщину с корейскими глазами? Нехилая, кстати, примета, чтобы по ней найти человека, которого ни разу не видел.
Панкин только сейчас понял, что майор прав. Каким бы дураком он выглядел перед запертой дверью чужого дома!
— А что же мне делать?
— Пока ничего. Дай мне малость подумать.
— Да, Лапин мне выдал деньги… Специально для… Ну, если кто из вашей конторы захочет ему помочь.
— Считай, что я бессребреник, а в качестве поощрения прошу об одном: сказать, кто все-таки нас заложил.
— Я же говорю: это был телефонный звонок. И тогда, и сейчас, по поводу Комара.
— Ну ладно…
Егоров проводил журналиста до метро.
— Если я что надумаю — позвоню тебе. Ты дома будешь?
Панкин подумал и решил, что неплохо было бы завалиться в гости к Нонне. Взять бутылку ликера, чего-нибудь к нему… В конце концов, есть повод, с сегодняшнего дня он, кажется, работает не один.
— Дома я буду часов в одиннадцать.
У книжного лотка торчали те же продавцы. Младший из них, осоловевший тонкогубый пацан, некрасивый до ущербности, искал что-то за пазухой у пышногрудой соседки. Та, сонно сомкнув веки, вяло отталкивала его от себя. Ему это не нравилось, он гнусаво матерился, нарочито громко, явно желая показать, что уже не сосунок.
— Слушай, Евгений Иванович, а с чего ты о милиции писать взялся? Ты бы вот о них… — кивнул Егоров на подвыпившую молодежь, — …за юные души боролся бы.
Панкин посчитал, что на несерьезный вопрос можно не отвечать, поспешил к турникету. Егоров все еще смотрел ему вслед, боясь оборвать появившуюся в голове мысль, когда услышал за спиной уже знакомый гнусамый голос:
— Эй, дядя, девочку хочешь? Всего три зелененьких, а? Она стоит того.
Егоров поневоле взглянул на грудастую девочку. Милое белое личико, недурная фигурка. Умыть, одеть — и на конкурс красоты. А может, она и есть одна из неудачниц конкурса?
— Ну как, дядя? Три бакса стоит?
— Она стоит того, чтоб я тебе морду набил, сопляк, но, поверь, мне сейчас некогда.
Тонкогубый неразборчиво забубнил вслед уходившему майору. И так же вслед послышался сухой лающий женский смех.
Первое, что он сделал, когда вернулся домой, снял телефонную трубку и набрал хорошо известный ему номер:
— Костик, дело на миллион. Слушай, в четверг днем жмурика одного подобрали в городе, умер от сердечного приступа, лет двадцать пять — двадцать семь, чернявенький, в кожанке, был без документов. Ты посмотри все, что о нем копнули, а? Жду, я дома.