Палму не стал возражать. И мы пошли. Мы проходили по гулким коридорам мимо преступных, погибших желаний, запертых за окованными железом дверьми. Пахло жидким мылом и скипидаром. Мы свернули в последний коридор, и я остолбенел, увидев полосу света, выбивающуюся из приоткрытой двери камеры. Алпио сидел на табуретке возле двери, привалившись к стене; голова и руки его безвольно висели.
В первое мгновение я решил, что Вилле саданул его по голове, а сам сбежал. Но через секунду я уловил мирное и сладкое похрапывание. Я постучал Алпио по плечу с такой силой, что тот мешком свалился на пол.
— Но-но, — предостерегающе сказал Палму. — Алпио уже старый человек.
Признаюсь честно, я сам тут же раскаялся в своей несдержанности, увидев честное и простодушное выражение на бородатом лице.
— Тш-ш! — Алпио прижал палец к губам, подымаясь с пола. — Парень спит.
— Как вы посмели оставить дверь открытой! — прошипел я как можно тише и, вытянув шею, осторожно заглянул в камеру.
У меня отлегло от сердца. Вилле был в полной сохранности и спокойно спал — с открытым ртом и прилипшими к потному лбу прядями волос. Возле него на табуретке по-домашнему расположились пустой стакан из-под молока и недоеденный бутерброд. Унылую лампочку заботливый Алпио завесил газетой, чтобы свет не бил парню в глаза.
— Вилле не хотел спать в запертой камере, — мягко сказал Алпио. — Он ведь никогда еще не попадал в тюрьму. Ремень я у него отобрал и шнурки тоже, чтобы он какую-нибудь глупость не учинил. Ну а сам собирался, конечно, всю ночь здесь просидеть. Вот только вздремнул немного.
— Это убийца! — возмущенно прошипел я. — Вы что, Алпио, не понимаете?! Он ведь вас тоже мог убить — и глазом не моргнул бы! Вы газеты хоть читаете?
Я бросил взгляд на Вилле. Его расслабленное во сне лицо казалось беспомощным. Рот был открыт, как у слабоумного, мокрая нижняя губа отвисла, безвольный подбородок… Типичный врожденный психопат, подумал я. Живое наглядное пособие к учебнику по психиатрии.
Но Алпио неожиданно рассердился и с непривычной твердостью возразил:
— Знаете что, если этот паренек — убийца, значит, я выжил из ума! Не тот это тип, вот что я вам скажу. Просто он сирота, и жизнь его не баловала. А так, в душе он парень хороший, славный парень — можете мне поверить!
— Да, конечно, — согласился Палму, — разве это лицо убийцы?
На секунду я заколебался, но быстро взял себя в руки. Старик Алпио вообще верит, что все люди добрые и хорошие, и готов последнюю рубашку с себя снять ради какого-нибудь отъявленного преступника. И Фредрик Нордберг, между прочим, тоже верил, что все добрые. А где он теперь? Лежит в морге. С разбитым лицом и сломанными ребрами.
— Так: дверь закрыть, Алпио! — приказал я. — Если вам нравится спать на табуретке — пожалуйста, но дверь закройте. Это приказ. Думаю, вы услышите, когда он проснется.
— Да куда ж он отсюда денется? — удивленно спросил Алпио. — Но, конечно, раз это приказ…
Бормоча что-то себе под нос, он закрыл дверь и с великими предосторожностями стал поворачивать ключ в замке — только бы не разбудить спящего ягненочка! Я смягчился:
— Закажите ему еду из столовой, если он захочет. Если попросит, дайте почитать. Можете побеседовать. Вообще пусть он успокоится. Что-что, а успокаивать вы умеете!
Удивительно, но ни один преступник никогда не причинял Алпио никакого вреда, никто даже пальцем не тронул, хотя его простодушие и бесхитростность просто, на мой взгляд, провоцировали людей. Но нет, наоборот, при виде его бородатой физиономии всякая грызня и шум прекращались. При нем даже стеснялись ругаться… Впрочем, это к делу сейчас не относилось.
За мной пришли — меня вызывал начальник полиции. И мы отправились прямо к нему. Он сидел как ни в чем не бывало в своем ярко освещенном кабинете. Я почтительно откозырял, как и положено. А Палму запросто, по-приятельски кивнул. Нельзя сказать, чтоб начальник был не в духе, нет, но все же на меня он воззрился как-то чересчур пристально. Некоторое время он молчал и возился с бумагами на своем столе, перекладывая их с одной стороны на другую. Потом наконец заговорил:
— До меня дошли сведения, полученные, разумеется, строго конфиденциально, что одна — э-э — крупная ежедневная газета намерена завтра дать в качестве передовой статьи крайне — э-э — неприятный материал о деятельности полиции. Уверены ли вы, судья, что в проделанной вами работе не было упущений?