Я надела белый костюм, темные очки, перевязала руку мокрым бинтом.
Разыскивая в сумочке гребенку, я обнаружила, что Филипп, покидая меня во второй раз, забрал все мои деньги: и конверт, и кошелек были пусты.
Кажется, пропажа не огорчила меня. В конце концов, его поступок естествен, это я могу легко объяснить. Больше того, если бы Филипп остался со мной, я все равно отдала бы ему деньги. У него не было ни гроша, и я рада за него. А в остальном пусть убирается к черту.
К тому же, поскольку до этого ни одна мысль, кроме мысли о том, что мне делать-идти в полицию и во всем сознаться или же броситься в море, — не приходила мне в голову, то кража Филиппа даже помогла мне, действительно помогла. Я подумала, что прежде всего мне нужно найти отделение Национального банка и получить деньги по чеку. Матушка сказала: "Это разумнее, чем сидеть в номере и терзаться. Благословляю тебя".
Я спустилась в холл, спросила у администратора, как проехать в отделение банка, и предупредила, что оставляю номер за собой. "Тендерберд" был на том же месте в саду, где я его поставила, раскаленный от солнца. Я обругала себя за то, что не отвела его в тень, но, сев за руль, не почувствовала запаха, которого так боялась. Я изо всех сил старалась не думать о том, во что должен превратиться в такую жару труп человека, убитого чуть ли не трое суток назад. Я привыкла подавлять свои мысли.
Сколько я себя помню, мне всегда приходилось бороться против какой-нибудь ужасной картины, которую рисовало мое воображение. Моя рыдающая мать, которой обривают голову за несколько минут до того, как она выбросилась на улицу с третьего этажа; ее распростертое на тротуаре тело. Или отец, кричащий под вагоном внезапно тронувшегося товарного состава. И я твержу себе: хватит, остановись, дуреха, но, в общем-то, разве можно что-нибудь забыть?
Всюду солнце. Я поставила машину на теневой стороне главной улицы Кассиса, которая вела на пристань. Опустила верх машины, чтобы ветер развеял дурной запах и мои страшные сновидения. В банке, куда я вошла, было чисто и покойно. Мне сказали, что я могу получить со своего парижского счета семьсот пятьдесят франков, но так как я уже потратилась в Фонтенбло, то взяла всего пятьсот. Матушка сказала мне: "Возьми все, что можно, эти деньги пропадут, беги за границу, исчезни". Но я ее не послушалась.
Ожидая, когда мне выдадут деньги, я увидела большую дорожную карту на стене и вспомнила одну фразу в телефонограмме: "Я поеду за тобой в Вильнев". Я посмотрела, нет ли Вильнева в районе автострад № 6 и № 7, между Парижем и Марселем. Их оказалось столько, что поначалу у меня опустились руки: Вильнев-Сен-Жорж, Вильнев-ла-Гийар, Вильнев-сюр-Ионн, Вильнев-л'Аршевек, Вильнев-лез-Авиньон и много еще других городков с этим названием, не считая, конечно, деревушек, которые не помечены на карте.
Я взяла на заметку Вильнев-ла-Гийар, который неподалеку от Фонтенбло, где я в последний раз открывала багажник и видела, что он пуст, а также Вильнев-сюр-Ионн, около Жуаньи, где я встретилась с похитителем фиалок. Но скорее всего, оба эти городка не имеют никакого отношения к моей истории.
Матушка сказала: "Совершенно никакого, если вспомнить телефонограмму. Она была адресована пассажиру самолета. Кто же полетит в Вильнев-ла-Гийар, который в пяти сантиметрах от Парижа, можешь сама измерить".
Я получила деньги, спрятала их в сумочку и спросила, есть ли в Кассисе агентство путешествий. Оказалось, есть: в соседнем доме, всего лишь выйти из одной двери и войти в следующую. Это я приняла за хорошее предзнаменование, тем более что на объявлениях, почти одинаковых, вывешенных на двери банка и агентства, я прочла, что сегодня, в понедельник 13 июля, они работают до двенадцати часов. Бог дал мне возможность получить деньги, и у меня оставался еще целый час. Матушка спросила: "Для чего?" Я и сама хорошенько не знала. Может, просто чтобы двигаться, чтобы сделать еще что-то, свойственное живому существу, чтобы побыть на свободе до того, как в моей машине обнаружат труп и меня схватят, бросят в темную камеру, где я буду сидеть скрючившись, обхватив голову руками, как младенец во чреве матери, как в те времена, когда меня носила в своем теле Рената Кастеллани, по мужу Лонго, родом из Сан-Аполлинаре, провинция Фрозиноне.
Я попросила дать мне расписание рейсов "Эр-Франс" и, выйдя из агентства, принялась изучать его, стоя на залитом солнце тротуаре, по которому толпой шли на пляж курортники. Указанный в телеграмме рейс 405, обслуживаемый "каравеллами", был прямой рейс Париж — Марсель, вылет из Орли по пятницам (кроме праздников) в 19:45, прибытие в Марсель (аэропорт Мариньян) в 20:55. Я сразу же подумала: "Вильнев, который я ищу, должен быть Вильнев-лез-Авиньон, так как другого, южнее, на карте нет". В то же время в моей памяти зашевелилось что-то неприятное, я никак не могла определить что именно, вытащить это на поверхность, но оно тревожило меня.
Я поискала глазами "тендерберд", он стоял у противоположного тротуара.
Вдруг мне вспомнилась карточка на конторке в гостинице "Ренессанс" в Шалоне, и я поняла, что меня тревожит. Ведь именно в "Ренессансе" мне сказали, что, когда я якобы останавливалась у них в первый раз, я ехала из Авиньона. Я им ответила, что это чепуха. "Вот видишь, — сказала мне Матушка, — все специально подстроено, чтобы погубить тебя, все предусмотрено заранее. И если теперь в твоем багажнике обнаружат труп, кто же тебе поверит, что ты ни при чем? Умоляю тебя, беги, беги куда глаза глядят и никогда не возвращайся". Но я опять не послушалась ее.
Я пошла на пристань. Накануне, когда я спрашивала дорогу в гостиницу "Белла Виста", я заметила в конце набережной почтовое отделение. Сейчас, проходя мимо, я вспомнила, как здесь же, но только несколькими часами позже, какой-то подвыпивший молодой человек чмокнул меня в губы, и невольно обтерла рот забинтованной рукой. Я ответила Матушке: "Не волнуйся, подожди, я еще не начала защищаться. Я совсем одна, это правда, но ведь я всегда была одинока, и пусть даже весь мир ополчится против меня, он меня не одолеет". Одним словом, я собиралась с силами.
На почте было темно, особенно после яркого солнца на улице, и мне пришлось сменить очки. Я увидела прикрепленные к конторке несколько телефонных справочников всех департаментов. Я раскрыла справочник абонентов департамента Воклюз. Некий Морис Коб действительно проживает в Вильневе-лез-Авиньон.
В глубине души я, видимо, на это не рассчитывала: сердце мое гулко застучало. Не могу объяснить, что я почувствовала в этот момент. Это было напечатано, это было нечто отрезвляюще холодное, реальное, гораздо более реальное, чем телефонограмма, переданная из моей квартиры, чем труп, запертый в багажнике машины. Любой человек — и не только в последние два дня, но и за много месяцев до этого — мог раскрыть толстую телефонную книгу и прочитать эту фамилию и этот адрес. Да, и я не в силах ничего объяснить.
В книге значилось: "Морис Коб, инженер-строитель, вилла Сен-Жан, шоссе Аббей".
И опять во мне зашевелилось какое-то воспоминание или Бог его знает что, зашевелилось, пытаясь добраться до моего сознания. Вилла Сен-Жан.
Шоссе Аббей. Инженер-строитель. Вильнев-лез-Авиньон. Нет, ничто не вызывало во мне никаких ассоциаций, это смутное воспоминание рассеялось, и у меня вообще уже не было уверенности, что оно появлялось.
Я раскрыла еще один справочник, департамента Ионна. Там я прочла, что в Жуаньи есть несколько бистро, но на автостраде № 6 — только одно: "Ветеран дороги", ее владелец — Т.Поззон. Это, должно быть, то самое бистро, где я останавливалась и где водитель грузовика похитил у меня фиалки. Я запомнила номер телефона: 5-40 — пять сорок — и вышла на улицу.
Когда я вернулась к машине, солнце было уже высоко и тень прикрывала ее только наполовину, но я даже не успела встревожиться по этому поводу.
Перед машиной стояли два жандарма в форме цвета хаки.
Я увидела их в последнюю минуту, когда уже чуть не наткнулась на них. Я всегда хожу глядя в землю — из страха, что не замечу какого-нибудь слона и споткнусь о него. До восемнадцати лет у меня не было очков с такими хорошими стеклами, как сейчас, и я то и дело летала вверх тормашками, за что меня и прозвали "камикадзе". И особенно часто я сталкивалась — о, этот кошмар преследует меня до сих пор! — с какой-нибудь большой детской коляской, оставленной у подъезда дома. Однажды потребовались три человека, чтобы вытащить меня из-под нее.