Итак, в лучшем случае у него всего один час, чтобы попытать удачи.
Маловато! Единственная его ставка была на то, что если Дани Лонго и обратится в полицию, то не сразу. История, которую она рассказала ему вчера ночью за столиком, и впрямь какая-то непонятная, если, конечно, она не скрыла чего-то. Ведь когда человеку калечат руку, он поднимает скандал.
Если жандарм говорит тебе, будто видел тебя утром, а это не правда, ты с ним не соглашаешься.
Да и вообще у этой мисс Четыре Глаза много других странностей. Деньги в сумочке лежат в фирменном конверте для жалованья. Потом это впечатление раздвоенности, которое она производит: то живая, самоуверенная и себе на уме, то какая-то испуганная, бичующая себя. Во сне разговаривала. Все время бормотала: "Матушка, Матушка", — а потом какой-то обрывок фразы, который его не на шутку встревожил: не то "убит ты", не то "убили тебя", или "убейте меня", она произнесла это всего два раза, почти прильнув к его губам, и он не был уверен, что правильно расслышал ее. Может быть, в полусне она обращалась к нему и сказала: "Любите меня", но что-то не верится. Нет, в ней определенно чувствуется какой-то надлом.
Филипп, слегка запыхавшись, сел в машину, вставил ключ в замок зажигания, почти в ту же секунду нажал на акселератор и рванул с места. За стеной деревьев, оглушенная стрекотом цикад, она наверняка не могла услышать шум мотора. Он осторожно развернулся, дважды при этом съехав в кювет, так как машина была слишком длинная. Подумав о том, что в вещах Дани нет ничего, что могло бы ему пригодиться, а ее это здорово обременит и она задержится еще дольше, он вытащил ее чемодан, раскрыл его и отбросил как можно дальше. Вещи разлетелись по траве вдоль дороги. Брюки, которые были на ней накануне, образовали какое-то причудливое бирюзовое пятно, и он вдруг почувствовал, что ему неприятно видеть это. Он сказал себе, что сбрендил и даже хуже, но все же вышел из машины, поднял брюки, скомкал их, чтобы сунуть в чемодан, и вдруг оцепенел: Дани неподвижно стояла перед ним, он не слышал, как она подошла. Потом он понял, что это всего-навсего ее белое муслиновое платье, которое, зацепившись, повисло на одном из колючих кустов. Чертыхнувшись, он отшвырнул в сторону брюки, сел за руль и ринулся вперед.
Часы на щитке показывали половину пятого. Примерно в этот же час, в том же месте и таким же способом он угнал прошлым летом новенький "пежо".
Тогда он потратил час с четвертью, чтобы добраться до Кассиса, где в гараже Толстого Поля, его друга по Мецу, нашел надежное убежище.
"Тендерберд" мощнее "пежо", к тому же теперь он не будет блуждать, как тогда. На этом можно выиграть минут пять-десять. Себе он сказал: минут пятнадцать, чтобы приободриться, хотя понимал, что это чистый самообман.
Выехав на шоссе, он с радостью отметил, что на проселочной дороге, где он бросил Дани, навстречу ему не попалось ни одной машины. Южнее, меньше чем в двух километрах от этой дороги, проходила другая, пошире и в лучшем состоянии, и поэтому все предпочитали пользоваться ею. Кто знает, может быть, мисс Четыре Глаза потеряет даже больше времени, чем он предполагает, пока ей удастся сесть на попутную машину.
О женщина, владелице "пежо", он никогда ничего больше не слышал, не знал, как она реагировала на это, что его, естественно, радовало, но в то же время и огорчало, так как в противном случае он смог бы сейчас внести поправки в свой план. Тем более что здесь риск был больший. Женщина из "пежо" была замужем за врачом из Арля и, видимо, поставила крест на своей машине, лишь бы избежать скандала. Филипп встретился с нею в Роанне, куда она приехала навестить кого-то — он забыл кого — в приют для престарелых.
Это была пухленькая, застенчивая женщина, весьма неискушенная в любовных делах и до того обалдевшая от первой своей супружеской измены, что купила по дороге — в Тараре, он точно помнит — роскошное издание "Госпожи Бовари". Одним словом, наивная дуреха. Так вот, ее он не пощадил: раздел донага под деревьями на холме и истерзал так, что ее супруг-врач, если он не глуп, должен был догадаться о постигшей его беде, ударом кулака в живот сбил с ног, прикрыл платьем и уехал. Ее белье, туфли и сумку, из которой он взял только деньги, он выбросил в мусорный ящик в Марселе.
Сейчас он не испытывал такого страха, как тогда, хотя и не принял подобных мер предосторожности. У него не хватило мужества раздеть мисс Четыре Глаза, а тем более ударить ее. После того как он поговорил по телефону с Толстым Полем, он все время убеждал себя, что должен это сделать, и все-таки не смог. Он презирал женщин, всех женщин за то, что они жадные, эгоцентричные, мелочные. Да, он ненавидел всех женщин, но все-таки те, которые были наделены некоторой простотой, вызывали у него меньшее отвращение. А Дани Лонго даже трижды вызвала у него настоящую симпатию. В первый раз, когда при входе в гостиницу сказала: "Ладно, иди, я не буду тебе в тягость". Потом — когда они стояли перед конторкой и она положила ему руку на локоть, словно он был ее братом и они находились во вражеском мире. И больше всего, когда за столиком он снял с нее очки. У нее было такое же беззащитное лицо, как сердце его матери, которая умерла в сорок лет, незамужней, не имея иного утешения, кроме сидевшего у ее больничной койки незаконнорожденного подонка-сына, который не сумел бы утешить даже паршивую бродячую собаку.
Надо поскорее забыть Мари Виржини Дани Лонго, он и так был достаточно щедр с ней. Он подарил ей ее сумочку, чтобы она могла выпутаться из этой истории, ссору, чтобы впредь не верила басням первого встречного, и один час времени, чтобы отомстить ему. Что ж, у нее есть шансы на удачу.
Он стремительно спустился по Северной автостраде, которая шла под уклон до самого Марселя, проехал по внешним бульварам и помчался по автостраде на Обань. В будний день он выбрал бы на Кассис другой путь, короче, через перевал Жинест, но в воскресенье, да еще к вечеру, эта дорога всегда забита марсельцами, и Филипп решил не рисковать: где гарантии, что его не задержит вереница ползущих как улитки машин или не возникнет пробка из-за какой-нибудь аварии.
Бесконечные Бедульские виражи среди сосняка. Он думал о незнакомом ему мужчине, которого до сих пор любит Дани Лонго. Он вспоминал ее в номере гостиницы при свете лампы, отбрасывавшей на потолок причудливую звезду, вспомнил, как она лежала на постели в своем белом пуловере, который теперь он забросил в кустарник. И что это значит — продолжать любить?
Хватит, смени пластинку.
Прошлым летом Толстый Поль дал ему за новый "пежо" сотню тысячефранковых бумажек. Теперь, по телефону, за "тендерберд" он пообещал триста, но — намеками, конечно, — заставил Филиппа поклясться, что тот не угнал его просто с улицы или еще откуда-нибудь, и спросил, уверен ли он, что владелица этой машины, как и прошлогодняя дамочка, не заявит о краже в полицию. Мол, он, Поль, не прочь увеличивать автомобильный парк африканских государств, но хочет делать это без риска для себя, просто как любитель. Филипп заметил, что устами Поля говорит само здравомыслие. В Па-де-Бель-Фий, когда он свернул на Кассис, на "тендерберд" явно обратили внимание жандармы, но не остановили его. Было пять часов двадцать минут. У него появилась надежда, что четырнадцатого он сядет на теплоход с деньгами в кармане, не заработав судимости, и в каюте первого класса будет развлекаться с какой-нибудь очередной богатой идиоткой.
Четверть часа спустя он уже ни на что не надеялся. "Тендерберд" стоял у моря, неподалеку от пристани, у мыса Канай. Опершись обеими руками о кузов автомобиля, Филипп изо всех сил старался сдержать рвоту. В одну секунду вся его жизнь превратилась в кошмар, и он стоял один под палящим солнцем, изнемогая от ярости и страха. Судимость он заработал, это точно. Угон машины, да еще мокрое дело. Она собрала свои разбросанные вещи. Тщательно уложила их в черный чемодан. Она не пошла по пустынной дороге, по которой они приехали сюда, а снова взобралась на холм, расстелила на плоском камне, где они сидели, бумажный мешок из-под новых босоножек, разорвав его пополам, и губной помадой крупными буквами вывела дрожащей правой рукой:
"Сегодня в 10 вечера у дома 10 по улице Канебьер". Все, что она знала о Марселе, — это название одной улицы, да еще то, что жители этого города лгуны, как, впрочем, и повсюду. Она придавила свое послание большим камнем, хотя великолепно понимала, что оно абсолютно бессмысленно. Но не следует ничем пренебрегать: ведь не исключена возможность, что этот молодчик вернется сюда после ее ухода.