«Так вот бывает, когда приложишь ладонь к сердцу и вдруг не находишь его, — подумал Убийца. — Начинаешь лихорадочно шарить по груди, тебе становится жутко. Думаешь, боже мой, сердце-то не бьется, его нет. Странно. Тревожно. А потом оно находится. Ты слышишь его мягкие короткие удары Крошечный невидимый насосик, купающийся в живительной теплой крови…»
Убийца снова пожал плечами.
Сейчас не время философствовать.
Он взглянул на часы.
Пора!
Тишина взорвалась. Порывы ветра сотрясали двери, где-то очень далеко в ночи жалобно заскрипела сорванная с крючка ставня.
«Да, пора, — повторил про себя Убийца. — Я встаю, застегиваю пальто, потом…»
Но он не встал. Его руки машинально перебирали лежавшие перед ним бумаги, поглаживали книги, трогали авторучку, чернильницу, оловянную пепельницу-пароходик…
От лампы с зеленым абажуром на руки падал мягкий свет.
Пальцы левой руки забарабанили по столу. Указательный палец правой руки отбивал такт. Потом он потянулся к выключателю лампы, но тут же замер.
Пора.
Убийца стал насвистывать. Какая-то старая песенка, всплывшая в его памяти из глубин прошлого. Только мелодия. Как же она называется? Почему именно она вспомнилась ему? Он и сам не понимал этого. Есть вопросы, на которые невозможно ответить.
Убийца выдвинул один из ящиков стола, приподнял перевязанную зеленой тесьмой пачку бумаг и вынул из-под нее толстую тетрадь в картонном переплете. На обложке крупными и жирными буквами было тщательно выведено: «Стихи».
Убийца быстро пролистал тетрадь и остановился на последнем стихотворении — всего несколько коротких строчек, написанных мелким четким почерком.
Убийца прочитал вполголоса стихотворение и снова принялся насвистывать. Немного погодя он захлопнул тетрадь и бросил ее в открытый ящик стола.
Указательный палец правой руки опять потянулся к выключателю. Лампа погасла.
Через улицу стремглав промчалась собака. Ветер хлестал дома, рвал электрические провода. В садах полуголые ветки сухо стучали друг о друга. Собака, наверное, перепугалась бури.
От такого ветра и в самом деле можно с ума сойти. Яростные порывы следовали один за другим, все сильнее становились вскрики, вопли, скрежет, стоны. Город больше не существовал, не было домов, не было улиц. Ничего, кроме потоков ветра, лавин разноголосого гула.
Скрипела какая-то ставня. Пожалуй, та же самая, которую Убийца слышал раньше. А может быть, и другая. Что стоит ставне соскочить с крючка, тем более при таком ветре, — непонятно, как еще не рухнули стены домов!
А вообще-то, если бы не ветер, в городе было спокойно — на улице ни души.
Убийца пошел по бульвару, обсаженному липами и акациями. Белыми акациями.
Бульвар кончился, и он свернул налево, в совершенно темную улочку. Дорогу он знал хорошо.
Он постучал в дверь. Дом стоял в глубине тупика. Убийца постучал еще раз. Он прислушался, но не смог уловить ни малейшего шороха. Ветер уносил все звуки.
Вдруг дверь распахнулась, и в коридоре, слабо освещенном лампочкой, Убийца увидал старика Мюэ.
— Простите, что я вас побеспокоил в такой поздний час, — сказал Убийца.
Прошло несколько секунд.
По вашему, несколько секунд — чепуха? А вот посчитайте: раз, два, три, четыре, пять… Это много времени, гораздо больше, чем кажется.
За эти несколько секунд Убийца успел подумать о стольких вещах: о ветре, например, о темных улицах, о том, что сейчас все спят и соседи ничего не услышат, о капитане жандармерии…
— Что вам угодно? — спросил старик Мюэ.
Убийца ответил не сразу. Прошло две-три секунды. Он вынул из кармана револьвер. Курок был взведен. Рука в перчатке крепко сжимала оружие.
— Поднимите руки и отступите назад! — приказал он.
У старика Мюэ от страха расширились глаза, и он машинально провел ладонью по своей желтоватой седой бородке.
— Я вам не причиню никакого вреда, — добавил Убийца.
Он закрыл за собой наружную дверь. Старик Мюэ поднял руки.
Вход в лавку находился в конце коридора, слева. Старик медленно отступал. Его лицо выражало ужас. Наверное, он думал: «Зачем только я открыл дверь? Кто же ночью отпирает двери?..»
— Не останавливайтесь, — сказал Убийца.
Старик Мюэ, пятясь, дошел до входа в лавку. В спешке он надел свой старый пиджак поверх ночной рубашки. Брюки на нем штопором. Шея обмотана зеленоватым шарфом.
В лавке было совершенно темно. Старик продолжал пятиться. Еще шаг — и он погрузился бы в этот мрак, но он задел локтем стопку книг, они рассыпались по полу. Старик хотел было нагнуться, чтобы собрать их, но Убийца остановил его: