— Любопытно было бы познакомиться… — Помолчав, Жозэ продолжал: — Любопытно было бы познакомиться с этим романом.
— Конечно, — ответил Бари. — Я и просил д'Аржана поподробнее все разузнать. Но господа из жюри, кажется, не желают ничего сообщать. От издателей отбою нет, но всем отказывают. Ждут лауреата. А я сказал д'Аржану: «Слушайте, старина, выкручивайтесь, как знаете, но вы должны пролистать рукопись и завтра дать нашим читателям полный обзор… Надеюсь, что…»
Телефонный звонок прервал редактора.
— Алло! — сказал Бари. — Алло! Да, это я… Добрый вечер… Ах так… Неужели? Очень хорошо. Великолепно… Я был уверен… Он согласился? Ну конечно, он не мог отказать… Что? Естественно… Жаль… Больше ничего? Вы измотались? Старик Симони взбешен? Да, как можно больше всяких подробностей. Вот именно. Гоните строки. Что? Фотомонтаж со стариком Симони на фоне черного силуэта? Великолепная идея! И можно дать такую подпись: «Мосье Симони, прославленный автор сборника «Цветы тени», в обществе неизвестного лауреата…» В десять часов? Идет, в десять так в десять. Я еще не смог связаться с Морелли. Попробую сейчас. До свидания. Вот именно. Спасибо. Вам тоже…
Бари повесил трубку.
— Звонил д'Аржан.
— Что он сказал?
— В общем, ничего нового. Жюри неистовствует. Старик Симони, — вы знаете, поэт Симони, — тоже рвет и мечет. Он говорит, что это позор для Гонкуровского комитета, и собирается отдать под суд шутника. У д'Аржана превосходная мысль — смонтировать фотографию Симони на фоне силуэта, который будет изображать неизвестного лауреата.
— Недурно!
— Да, чуть не забыл самое главное. Д'Аржану удалось кое-что вытянуть из Морелли. Вы слышали о Морелли? Он пишет исторические повестушки. Это друг нашей семьи, он не смог отказать нам и дал небольшую информацию. Д'Аржан встретился с ним и засыпал его вопросами. Но самое главное так и остается тайной. Мосье Дубуа по-прежнему скрывается. Морелли читал роман и пересказал д'Аржану содержание. Фабула несложная. Это описание одного преступления.
— Детектив?
— Нет, по-моему, нет. Насколько я понял, это нечто вроде мемуаров. Мемуары человека, который поставлен перед необходимостью совершить убийство. Понимаете? Я же говорю, вам стоит заняться этим делом.
Жозэ рассмеялся.
— Убийство на бумаге! В общем, мосье Дубуа рассказывает историю одного преступления.
— Вот-вот.
— Но сделать отсюда вывод, что убийство было совершено, по-моему, довольно смело.
— Говорят, что преступление описано с большой силой.
Жозэ, посвистывая с нерешительным видом, раскрыл свой портсигар и, поглядев Бари в лицо, сказал:
— У меня есть предложение, которое должно вам понравиться. Вы ведь любите броские заголовки? Предположим, что убийство, описанное Дубуа, действительно самое что ни на есть настоящее.
— Так.
— В таком случае на первой полосе можно дать сногсшибательный заголовок.
Жозэ вынул сигарету, медленно покрутил ее между пальцами и, прищурившись, продолжал:
— Именно сногсшибательный: «Убийце — Гонкуровская премия». От такого заголовка интеллигентного поэта Гастона Симони может хватить удар. Недурно, а? «Убийце — Гонкуровская премия». «Убийце…»
3. Гроздь гнева
Ясность — вежливость писателя.
Д'Аржан, элегантный молодой человек лет тридцати, улыбнулся и левой рукой поправил шелковый платочек, который торчал у него из верхнего кармана пиджака.
— Да что вы, я нисколько не обижен. Раз Бари так настойчиво предлагает вам заняться этим делом, значит, на его взгляд, оно выходит за рамки литературы. Думаю, что он прав. У него есть нюх. Он образцовый главный редактор и превосходно разбирается, что может сегодня или завтра пойти под шапкой на первой полосе. У него какой-то дар предвидения.
— Все это так, — ответил Робен, — но это еще не факт, что преступление на бумаге соответствует истинному преступлению.
Он вежливо поклонился и продолжал:
— Я займусь этим делом только в том случае, если это литературное, как я его называю, преступление примет реальные очертания. Ну, и, естественно, вместе с вами. Ведь я очень мало знаком с литературной средой.
Тонкие губы д'Аржана сложились в улыбку. Она как бы говорила: «До чего же нелепая среда!» — и в то же время: «Это среда, внушающая уважение».
Жозэ встал, подошел к окну и поднял штору. Сквозь стекло виден был темный двор, загроможденный какими-то бесформенными предметами. В глубине стоял грузовик, на нем возвышались огромные рулоны бумаги. Справа ярко сверкали большие окна наборного цеха, в кабинет долетал приглушенный стук линотипов. Слева в нижних этажах было темно. Эту часть здания занимали административно-хозяйственные отделы. Откуда-то очень издалека доносился гул ротационных машин.