— Тоже.
— Ему не приходилось слышать, чтобы Вивьен называл ее по имени?
— Нет. Похоже, он больше ничего не знает.
Из этого следует, если, конечно, Жюльен не напутал в датах, что Вивьен бросил семью и мастерскую не для того, чтобы стать клошаром. Он ушел из-за женщины. Очевидно, рассчитывал начать новую жизнь.
Но почему же он появлялся в этом квартале? От «Сирано» до его мастерской метров двести, а до дома, где осталась жить его жена, меньше километра.
Неужели он не боялся, что его узнают? Ему, что же, было все равно? Уж не объявил ли он жене, что навсегда уходит к другой? Может, в этом причина ожесточенности г-жи Вивьен?
— Во второй половине дня поезжайте обратно и продолжайте опрашивать людей. Может быть, в «Сирано» есть и другие пожилые официанты. Или хозяин…
— Хозяину нет и тридцати. Он унаследовал пивную от отца, который переехал жить в деревню.
— Узнайте, куда.
— Будет сделано, шеф.
— В квартале есть маленькие гостиницы. Их тоже нужно обойти. Найти квартиру в Париже в то время было практически невозможно.
Мегрэ знал: кончится тем, что он сам поедет в «Сирано» и сам будет рыскать в квартале Рошешуар.
Он съездил домой, позавтракал; вернувшись, позволил себе выпить аперитив в пивной «Дофина» и поймал такси.
В половине третьего Мегрэ, как он и думал, стоял у террасы «Сирано». На площади Бланш царило оживление: подъезжали автобусы, проходили кучки туристов с фотоаппаратами через плечо. Все или почти все снимали «Мулен-Руж», находившийся рядом с пивной.
На террасе было полно народу: ни одного свободного места. Ловко лавирующие между столиками официанты — всего трое — оказались довольно молодыми, но в полутемном зале Мегрэ заметил еще одного, явно за шестьдесят.
Комиссар вошел, сел на диванчик.
— Кружку пива.
Торранса он с собой не взял: ему было несколько неловко за свой чрезмерный интерес к Марселю Вивьену.
— Вас зовут Жюльен? — спросил он, когда официант принес заказ. — Это с вами разговаривал утром один из моих людей?
— А вы — комиссар Мегрэ?
— Да.
— Для меня большая честь познакомиться с вами. Но я ведь рассказал вашему инспектору все, что знал.
— Ваши воспоминания точно относятся к сорок пятому году?
— Да. Заявляю с полной уверенностью: как я уже говорил, это было мое первое место официанта.
— Значит, конец декабря — начало января?
— Так уж точно я не стал бы утверждать. В конце декабря из-за праздников такое столпотворение, что времени рассматривать клиентов нет.
Жюльена позвали к столику во втором ряду, он принял заказ и принес две кружки пива.
— Извините, но в зале я один. Остальные на террасе. О чем я говорил? Ах да, это было в январе… А также, пожалуй, в феврале: я привык к парочке, а для этого нужно время.
— У вас нет никаких сомнений, что это был Вивьен?
— Фамилии его я не знал, но определенно это он почти каждый вечер приходил сюда вместе с хорошенькой женщиной.
— И, как правило, после закрытия кино?
— Да. Не знаю почему, но меня это удивляло.
— Вы узнали бы эту женщину?
— Видите ли, женщину через двадцать лет узнать трудней…
Тут он что-то припомнил.
— Нет, эту я узнал бы.
— Почему?
— У нее на щеке была маленькая вишневая родинка.
— На левой или на правой?
— Погодите… Они почти всегда сидели вон за тем столом. Значит, обслуживая их, я видел ее левую щеку.
Ему опять пришлось прервать разговор и заняться новым клиентом, который заказал рюмку водки и воду.
— Вы никогда не встречали эту женщину с кем-нибудь другим?
— Нет. Не припоминаю. Думаю, что обратил бы внимание: я привык к ее внешности и манере одеваться.
— А как она одевалась?
— Всегда в черное. Черное шелковое платье, черное пальто с меховым воротником.
— Машина у них была?
— Нет, они приходили пешком: видно, идти было недалеко…
— А случалось им брать такси?
Стоянка была как раз напротив пивной.
— Вот не знаю.
— Скажите, вы не заметили, не направлялись ли они, выйдя отсюда, к метро?
— Нет. Думаю, жили по соседству. После полуночи все выглядит иначе: кабаре заполняют иностранные туристы. Мы тут, как на другом берегу. Между этой и той стороной бульвара — большая разница.
Жюльен вдруг хлопнул себя по лбу.
— Что это я вам наплел?.. Это же не в сорок пятом было. Конечно, в сорок шестом. В сорок пятом я еще служил коридорным в «Гранд-отеле».
Жюльена позвали к столику рассчитаться. Но прежде чем отойти, он сказал:
— Люблю этот район. Он совсем другой, чем остальной Париж. Во дворах тут еще сохранились мастерские ремесленников. Живет много служащих, чиновников, мелких торговцев, мелких рантье, которые слишком привязаны к Монмартру, чтобы уехать доживать свой век в деревне… Вам что-нибудь еще угодно?