У Мегрэ не хватало духу пускаться в столь долгое предприятие, да еще по такой жаре. Он взял курс на улицу Ламбер, где размещался комиссариат полиции.
Когда-то он знал человека, который исчез при тех же обстоятельствах, что и краснодеревщик, но трудно судить, насколько сходны были причины обоих исчезновений.
Тот был парижский промышленник, преуспевающий и на первый взгляд не отягченный никакими проблемами. Возраст — пятьдесят с небольшим, жена, двое детей: двадцатилетний сын, студент университета, и дочь на три года младше, никто о ней худого слова не говорил.
Однажды утром, в обычное время, он уехал в Леваллуа[13], где у него было предприятие. Машину вел сам. С тех пор несколько лет о нем не было ни слуху ни духу.
Машину обнаружили недалеко от улицы Тампль. Любовницы, по общему мнению, у него не было. Лечащий врач утверждал, что пропавший не страдал никакой серьезной болезнью и мог прожить еще многие годы.
Полиция искала везде, но не там, где следовало. На самом деле в один прекрасный день он попросту решил стать клошаром. Продал одежду старьевщику с улицы Блан-Манто, взамен получил какие-то обноски. Перестал бриться.
Три года спустя один из поставщиков узнал его в Ницце, несмотря на то, что все лицо у него заросло густой бородой. Он торговал газетами на террасах кафе. Поставщик рассудил, что нужно сообщить в полицию, а кроме того, позвонил его жене. Полицейские прочесали город, но пропавшего так и не нашли. Мегрэ часто о нем вспоминал.
— Не кажется ли вам, сударыня, что поиски следует прекратить? Вы убедились, что ваш муж жив и здоров. Он живет так, как ему больше нравится.
— Неужели вы собираетесь мне доказывать, что он сам, по доброй воле, стал бродягой?
Она не поняла. Ее муж сохранил свое удостоверение личности, и через пятнадцать лет, когда он умер в старинном, в те годы еще не снесенном квартале Марселя, полиция известила об этом его родных.
— Добрый день, Дюбуа, — бросил Мегрэ полицейскому, сидевшему за перегородкой.
Каким-то чудом, а может быть, по причине лета, в комиссариате было безлюдно.
— Шеф только что вышел, скоро вернется.
— У меня дело не к нему. Проверьте по вашим спискам, проживает ли еще в вашем округе некая госпожа Вивьен, Марсель Вивьен.
— Ее последний адрес?
— Улица Коленкура, номер дома неизвестен.
— Адрес недавний?
— Очень давний. Она жила там двадцать лет назад.
Полицейский углубился в огромные книги в черных переплетах, время от времени водя пальцем по страницам.
Через четверть часа он отыскал.
— Ее имя Габриэль?
— Да.
По-прежнему живет на улице Коленкура, дом шестьдесят семь.
— Благодарю вас, Дюбуа. Вы избавили меня по меньшей мере от часа блужданий от дома к дому: улица Коленкура длинная.
Мегрэ и его спутник вернулись в машину, хотя до места было метров триста, не больше. Дом номер шестьдесят семь находился близ площади Константен-Пекёр.
— Мне подняться с вами?
— Лучше я пойду один. Если явимся вдвоем, она, чего доброго, испугается.
— Жду вас у Маньера.
До знаменитой пивной было рукой подать. Мегрэ постучался в привратницкую. Еще не старая привратница раскладывала на блюде фрукты.
— Войдите.
Он толкнул дверь.
— Чем могу служить?
— Мне нужно кое-что выяснить. Скажите, госпожа Вивьен еще живет здесь?
— Пятый этаж.
— В той же квартире, где жила с мужем?
— Я тогда еще здесь не служила: мне было совсем мало лет. Кажется, госпожа Вивьен сменила квартиру на более скромную: теперь у нее две комнаты и кухня, окна во двор.
— Она дома, не знаете?
— Скорее всего, дома. Она выходит только по утрам за покупками. И то не каждый день.
Комиссар направился к тесному лифту. Догнав Мегрэ, привратница предупредила:
— Ее дверь налево.
— Благодарю.
Мегрэ сгорал от нетерпения. Похоже, он ухватился за верную ниточку. Еще несколько минут и он все узнает о незнакомце, убитом в тупике Вье-Фур.
Он нажал на кнопку звонка и услышал его дребезжание по ту сторону двери. Затем дверь отворилась Нахмурив брови, на него смотрела немолодая женщина с жесткими чертами лица.
— Госпожа Вивьен?
— Что вам от меня надо? Вы журналист?
— Нет. Я комиссар Мегрэ из уголовной полиции. Полагаю, это вы мне вчера звонили.
Она не ответила ни да, ни нет, не пригласила его войти. Они смотрели друг на друга, словно не зная, как быть дальше. Наконец Мегрэ решился, толкнул дверь и шагнул в прихожую.
— Мне нечего вам сказать, — решительно объявила она.
— Я прошу вас только ответить на несколько вопросов.
Полуоткрытая дверь вела в гостиную, напоминавшую скорее портняжную мастерскую. Швейная машинка на маленьком столике, на большом столе — ворох недошитых платьев.
— Вы, оказывается, портниха?
— Каждый зарабатывает на жизнь, как может.
Стулья были так же завалены, как стол, и Мегрэ остался на ногах. Собеседница его тоже не садилась.
Его поразила жесткость черт ее липа, напряженная чопорность осанки. Чувствовалось, что этой женщине многое пришлось выстрадать, и вся она словно застыла, ушла в себя.
Она была бы очень недурна собой, если бы дала себе труд одеться понарядней, но видно было, что собственная внешность ее не заботит.
— Вчера мне звонили дважды, оба раза женщины. Обе задали один и тот же вопрос и сразу прервали разговор, явно не желая быть узнанными. Думаю, что другая была ваша дочь.
Ответа не последовало.
— Ваша дочь замужем? И дети есть?
— Какое вам дело? Почему бы вам не оставить нас в покое? Если так пойдет дальше, набегут журналисты, фотографы…
— Могу обещать, что никому не дам вашего адреса.
Она пожала плечами, словно смиряясь с неизбежным.
— Вашего мужа опознали несколько человек. Следовательно, сомневаться не приходится. Вы знали, что с ним сталось?
— Нет.
— Что он вам сказал тогда, двадцать лет назад, перед тем как исчезнуть?
— Ничего.
— Перед этим вы не замечали в нем никаких перемен?
Мегрэ показалось, что ее передернуло. Но он не поручился бы, что не ошибся.
— Он вел себя так же, как всегда.
— Вы были в добрых отношениях?
— Я была его женой.
— Мужья и жены сплошь и рядом не ладят между собой и отравляют друг другу жизнь.
— У нас такого не было.
— Случалось ли вашему мужу уходить вечером из дому без вас?
— Нет. Мы ходили всегда вместе.
— Куда, например?
— В кино. Или гуляли где-нибудь неподалеку.
— Не показалось ли вам, что накануне исчезновения он был чем-то озабочен?
— Нет.
Мегрэ не мог избавиться от впечатления, что она лжет, потому и отделывается односложными ответами.
— К вам приходили гости?
— Нет.
— Даже родные?
— Ни у него, ни у меня нет родных в Париже.
— Где вы познакомились?
— В магазине, где я работала.
Лицо у нее было матово-бледное, как у всех, кто проводит дни в четырех стенах, и держалась она, как деревянная.
— Это все?
— Нет ли у вас его фотографии?
— Нет.
— Но я вижу там, на камине.
Из рамки весело улыбался молодой Марсель Вивьен.
— Эта фотография останется там, где она сейчас.
— Но я ее переснял бы и сразу же вернул.
— Я сказала: нет. Какое право вы имеете лишать меня последнего, что у меня осталось?
Она шагнула к выходу.
— Я хотел бы узнать адрес вашей дочери.
— А где вы раздобыли мой?
— В комиссариате полиции.
Похоже, еще немного, и она посоветовала бы Мегрэ поискать адрес ее дочери тем же способом. Потом, снова пожав плечами, ответила:
— Дочери было всего восемь, когда он исчез.
— Она замужем, не так ли?
На камине виднелась фотография двух малышей, примерно шести и четырех лет.
— Да, замужем. Ее теперь зовут Одетта Делаво. Живет на улице Маркаде, дом двенадцать. А сейчас уходите. После обеда ко мне придет на примерку заказчица, а платье еще не сметано.