Н-нда… и в самом деле нелепое замечание… И тем не менее он чувствовал, что эта история с побегами как-то связана с исчезновением трупа. Он передал ей рассказ Жермена, и Люсьен опять пожала плечами.
— Ладно. Мирей убегала из дому при жизни. Но ты все время забываешь, что она умерла. Давай отвлечемся от письма, от ее визита к брату…
Ах эти штучки Люсьен: «Давай отвлечемся»! Легко сказать.
— Главное — тело. Оно ведь где-то лежит.
— Жермен не сумасшедший.
— Не знаю, не знаю… И знать не хочу. Я рассуждаю на основании конкретных фактов. Мирей умерла. Труп исчез. Все остальное неважно. Значит, труп надо искать и найти. А раз ты его не ищешь, значит, наши планы тебя больше не интересуют. В таком случае…
По тону Люсьен легко было понять, что у нее свой план, и она будет выполнять его одна, и что уедет она тоже одна. Мимо прошел священник в рясе и исчез, как заговорщик, в маленькой двери.
— Если б я знала, — протянула Люсьен, — я бы вела себя иначе.
— Ну хорошо. Я еще поищу.
Она топнула ногой.
— Фернан! С этим тянуть нельзя! Ты, кажется, даже не понимаешь, что исчезновение трупа чревато пагубными последствиями. Рано или поздно тебе придется предупредить полицию.
— Полицию? — растерянно повторил он.
— А как же? Твоя жена неизвестно где…
— Но письмо?
— Письмо!.. Оно может послужить тебе только для отсрочки… Как и эта басня про ее побеги. Но в конечном счете этого не избежать. Все — только вопрос времени. Через это надо пройти.
— Полиция?
— Да, полиция… Без нее не обойдется. Так что поверь мне, Фернан, не жди, а ищи. Ищи по-настоящему. Эх! Если б я жила поближе, я бы мигом ее нашла!
Она встала, одернула пальто, резким движением зажала под мышкой сумочку.
— Мне пора, а то всю дорогу придется стоять.
Равинель с трудом поднялся. Пошли! Рассчитывать на Люсьен больше нечего. Да и тогда, на дороге, когда машина разладилась, она ведь тоже хотела его бросить… В общем, это вполне естественно. Они всегда были только партнерами, сообщниками и не более того.
— Ты будешь держать меня в курсе дела?
— Конечно, — вздохнул Равинель.
Они говорили о Мирей, только о Мирей, и, когда тема оказалась исчерпанной, говорить стало не о чем. Они молча поднялись по улице Ренн. Да, лопнул их союз, они уже не вместе. Достаточно взглянуть на нее, чтобы понять: такая всегда выйдет сухой из воды. Если полиция заинтересуется ими, расплачиваться придется ему одному. Что ж, не впервой. Привык!
— Ты бы все-таки подлечился, — сказала Люсьен.
— Ну, знаешь…
— Я не шучу.
Что верно, то верно. Она шутить не любит. Разве он видел ее размякшей, улыбающейся, доверчивой? Живет, торопясь урвать от жизни побольше, все куда-то спешит. Чего она ждет от будущего? Из какого-то суеверного страха он никогда не задавал ей этого вопроса. И был почти уверен, что в этом будущем ему отведено не слишком почетное место.
— Ты меня ужасно разволновал, — снова начала она.
Он понял, на что она намекает, и вполголоса возразил:
— А ведь это такое простое объяснение.
Взяв его под руку, она слегка прижалась к нему.
— Ты думаешь, что видел письмо, так? Да, да, дорогой, я начинаю понимать, что с тобой творится. Зря я погорячилась. Видишь, никогда нельзя забывать о медицинской стороне дела. Не бывает просто патологических лгунов. Есть больные. Я решила, что ты просто смеешься надо мной. А мне бы понять, что эта ночная поездка… и все предшествующее подточили твое здоровье.
— Но ведь Жермен…
— Оставь Жермена в покое. Его рассказ — сплошная ерунда, и ты первый признал бы это, если бы мог сейчас здраво рассуждать. Придется послать тебя к Брише. Пусть займется с тобой психоанализом.
— А если я проговорюсь? Если я ему все расскажу?
Люсьен резко вскинула голову. Она бросала вызов Брише и всем исповедникам; она бросала вызов добру и злу.
— Если ты боишься Брише, то меня-то, надеюсь, не испугаешься. Я исследую тебя сама. Обещаю: больше ты не увидишь призраков. А пока я выпишу тебе рецепт.
Она остановилась под фонарем, вытащила из сумочки блокнот и принялась что-то царапать на бумаге. Равинель смутно почувствовал, насколько фальшива и надуманна эта сцена. Люсьен пытается его приободрить. А сама наверняка знает, что больше его не увидит и что он невозвратно погиб, как солдат, которого оставляют на посту на ничейной земле, уверяя, что скоро придет смена.
— Вот! Я выписала успокоительное. Попробуй уснуть, милый, ты ведь уже пять дней держишься на одних нервах. Смотри, это может плохо кончиться.
Они пришли на вокзал. «Дюпон» светился всеми огнями. Может, это знамение. Продавцы газет, такси, толпа… С каждой секундой Люсьен от него отдалялась… Купила охапку журналов. И она еще способна читать!
— А если я поеду с тобой?
— Ты что, спятил, Фернан? Тебе же надо играть свою роль.
И тут она произнесла странную фразу:
— Ведь Мирей была твоя жена.
Она вроде бы не чувствовала за собой никакой вины. Он пожелал, чтоб его жена исчезла. Она помогла ему с умом и готовностью, но сделала это лишь при одном условии: барыши пополам. Вот и все. Ну, а Равинель… пускай сам выпутывается. Он подумал (не менее странная мысль), что в этом мире они совершенно одиноки, Мирей и он.
Он купил перронный билет и двинулся за Люсьен.
— Ты вернешься в Ангиан? — спросила она. — Это будет разумнее всего. А с завтрашнего дня как следует берись за поиски.
— О, конечно, — с грустной иронией отозвался он.
Они прошли мимо пустых вагонов и, перейдя мост, миновали длинную аллею фонарей, слившуюся вдали с низким серым небом, с синеватыми мерцающими огоньками.
— Не забудь зайти на работу. Попроси отпуск. Они тебе не откажут… И потом, читай газеты. Может, что-нибудь узнаешь.
Ненужные утешения. Пустые слова. Лишь бы заполнить пустоту, перебросить хрупкие мостки, которые через несколько минут затрещат и рухнут в бездонную пропасть. Равинель решил с честью доиграть комедию до конца. Он подыскал купе, нашел подходящий уголок в новом вагоне, пропахшем лаком. Люсьен стояла на платформе, пока проводник знаком не пригласил ее в вагон. Тогда она обняла Равинеля с такой горячностью, что он даже удивился.
— Мужайся, дорогой. Звони мне!
Поезд мягко тронулся. Лицо Люсьен растворялось в сумерках и скоро превратилось в белое пятно. За окнами вагонов замелькали другие лица, другие люди, и все, абсолютно все смотрели на Равинеля. Он пальцем оттянул воротничок. Ему было нечем дышать. Поезд растаял в дали, изрешеченной многоцветными огнями. Равинель круто повернулся и зашагал прочь.
IX
Прежде чем заснуть, Равинель долго ломал голову над словами Люсьен: «Ведь не станет же труп разгуливать по улицам». На следующее утро, едва проснувшись, он вдруг вспомнил об одной важной детали, которая до сих пор все ускользала из его памяти. Черт возьми, как это он о ней забыл! От неожиданности он сморщил лоб и замер на кровати. Голова пошла кругом. Куда делась бумага, удостоверяющая личность Мирей? Она преспокойно лежала в ее сумочке, а сумочка дома в Ангиане. Следовательно, опознать труп невозможно. Если воры избавились от своей компрометирующей ноши и труп нашли… Черт побери! А куда отправляют неопознанные трупы? В морг.
Наспех одевшись, Равинель позвонил на бульвар Мажанта и попросил предоставить ему отпуск на несколько дней. Там не возражали. Потом он порылся в справочнике, отыскивая адрес морга, но вовремя вспомнил, что его официальное название — Институт судебной медицины… Площадь Мазас, иными словами, набережная Ля Рапе, в двух шагах от Аустерлицкого моста. Ну что ж!
Ночевал он на этот раз в гостинице «Бретань» и поэтому, выйдя на улицу, тут же оказался на площади Монпарнасского вокзала. Однако ориентироваться было трудно. Навалившийся на площадь густой зеленоватый туман превратил ее в некое подобие подводного плато. «Дюпон» напоминал затопленный пассажирский пароход со светящимися иллюминаторами. Он поблескивал вдалеке, как в глубине вод, и Равинелю пришлось до него добираться долго, очень долго. Он выпил кофе прямо за стойкой. Рядом стоял железнодорожник и терпеливо объяснял официанту, что все поезда опаздывают и что 602-й из Манса сошел с рельсов под Версалем.