— Сколько времени поезд идет до Салоник?
— Если без «сюрпризов», то от Афин до Салоник десять часов пути.
Некоторое время Макс молчал. Все сходится: описания Аристидиса, вагон, Марианна, едет с Отто Крайсманом. Остальные были «чистокровными» немками. Мысленно он стал отчитывать старика. «Где он откопал эту девицу и за каким чертом ему понадобилось тащить ее с собой?»
Однако вскоре мозг его выдал решение.
— Запоминай! — приказал он майору. — Первое: Антониса Канакиса арестовать. Второе: каждые полчаса докладывать о продвижении поезда. Третье: на первой же остановке артистов сообщить ответственному за труппу, что они оставили в Афинах несколько костюмов. Четвертое: немедленно раздобыть адрес Марианны Рондири. Ноль тринадцать постоянно будет на связи.
Макс поспешно удалился. Неприятно! Поездом, стало быть, интересуется еще кто-то. Возможно, это простое совпадение, но для Макса простых совпадений не существовало! Надо подумать, как, через какую щель просочилась информация. Он не сомневался в том, что великолепно организовал всю работу, в его дела никто не вмешивался. А уж в последнее время он старался особенно тщательно заделать все вероятные трещины: оборвал связи с агентами, которых прежде использовал, прекратил перевозки самолетом, поскольку у союзников появилось огромное превосходство в воздухе и он опасался за судьбу своих грузов. В итоге выбрал железную дорогу, самый обыкновенный поезд, чтобы не привлекать внимания.
Сев в машину, Макс взглянул на часы: ровно час дня.
В половине второго Фотис пришел на вокзал, где у него была назначена встреча с товарищем из службы движения.
— Ну что? — нетерпеливо спросил он.
— Никого из женщин сегодня не арестовывали.
— Что ж, хорошая новость. — Фотис вздохнул с облегчением. — Что еще?
— Около одиннадцати на вокзале поднялась суматоха. Приехали из гестапо, искали брюнетку лет тридцати. Спрашивали в торговой инспекции.
— Почему там? — удивился Фотис.
— Говорят, будто кто-то из инспекторов подслушал подозрительный телефонный разговор.
— Выкладывай все, что знаешь.
— Да больше ничего… То есть сначала инспектор доложил своему начальнику, но тот не придал его словам значения. Гестаповцы показали ему фотографию, но он сказал, что это не та женщина, которую он видел в телефонной будке. Они и у кассира спрашивали, но тот притворился, что ничего не видел. Мне же сказал, что хорошо ее запомнил, она купила четыре билета, и если мы ее знаем, то чтобы предупредили: ее ищут.
Фотис понял, что женщина, купившая четыре билета, не могла быть Марианной, просто между ними есть сходство. И есть причина, по которой ту преследуют.
— А торговый инспектор что? Можешь мне его показать?
— Того, что разговор подслушал? Да нет его с самого утра, как сквозь землю провалился. Его начальник мечет громы и молнии. Не иначе, говорит, наш дружочек вбил себе в голову, что он великий сыщик, вроде Шерлока Холмса, а ему приходится гробить свой талант, вылавливая тех, кто кур ворует. Говорит, когда вернется, пошлю его инспектировать отхожие места! — Сторож от души рассмеялся.
Фотису гнев начальника торговой инспекции тоже показался забавным. Затем он поинтересовался, не было ли у поезда «клетки». Сторож сообщил, что приказ меняли дважды и в итоге «клетку» прицепили не в Афинах. «Чтобы никто не догадался, что в поезде важный груз», — подумал Фотис.
— Ну что, Спекулянт? Неплохие сведения я тебе сообщил? Может, и мне за них фасольки привезешь?
— Не сомневайся! — весело пообещал Фотис.
От прозвища Спекулянт его коробило. Обычно партизаны и подпольщики заимствовали имена либо у мифологических богов и героев, либо у героев Двадцать первого года[13]. Но в интересах дела со «Спекулянтом» приходилось мириться.
Поблагодарив за сообщение, он направился к Антонису. По дороге размышлял, кем могла быть женщина, которой так живо интересовалось гестапо. Он опасался, как бы из-за случайного совпадения Марианна не оказалась под угрозой провала.
Придя к Антонису домой, он рассказал обо всем, что узнал.
— Это я все испортил! — Вид у Антониса был удрученный.
— Рано еще делать выводы, — невозмутимо отвечал Фотис.
Он взял себе за правило и строго его придерживался: в критических ситуациях не показывать своей тревоги — это деморализует товарищей. Одновременно он и сам успокаивался, приводил в порядок собственные мысли. Сейчас ему необходимо было просчитать все возможные варианты.
13
Имеется в виду 1821 год — начало восстания греков против владычества Османской империи.