Мамия как подкошенный рухнул на стул.
— Послушай, что я тебе скажу, — повернулся к нему Желтый Платоныч, — сегодня мне не понравилось выступление твоей жены.
— Почему, Платоныч? — всполошился Мамия.
— Потому.
— Ясно, Платоныч!
— Что ясно?!
— Все ясно, Платоныч.
— Я сам виноват, не до конца объездил тебя, мерзавца!
— Ты большой человек, Платоныч, великий!
— Значит, твой друг — пустое место, ничтожество?
— Именно, Платоныч! Нани его хорошо знает… С детства…
— Тем более, болван! Ты что, вправду решил, что он ничтожество? Не успокаивай себя! Ни на минуту!
Я встал, хотя не был уверен, что смогу удержаться на ногах. Я еще раз окинул взглядом стол. Пьяные до бесчувствия гости клевали носами. Я направился в комнату, куда перед этим скрылась Нани.
Из кухни доносился треск раскалываемых орехов. Я заглянул туда.
Замухрышка Але сидел за кухонным столом. Перед ним стояла миска, полная грецких орехов. С поразительной быстротой Але раскалывал орехи зубами, быстро очищал от скорлупы и складывал ядра на тарелку.
— Я его специально привез, Платоныч, орехи колоть…
Лиловый свет торшера падал на тот угол кушетки, где устроилась Нани с книгой. Она сидела боком, подавшись немного вперед. Распущенные волосы почти скрывали ее лицо.
Я вошел на цыпочках и, прижавшись к стене, молча смотрел на нее. Не пытался заговорить, зная, что все равно она меня не услышит. Так прошло несколько минут. Потом Нани вздрогнула и насторожилась.
— Кто там? — Она в беспокойстве обернулась к дверям.
— Это я, — невольно вырвалось у меня, — не бойся.
Я не надеялся, что она услышит меня. Но сразу понял, что она меня слышит. Нани закрыла книгу и неожиданно спокойно улыбнулась, как улыбаются во сне маленькие дети.
— Ник, это ты? — Она спросила таким тоном, как будто ждала меня.
— Да, я.
— Я тебя по голосу узнала… Здравствуй!.. Ты давно пришел, Ник?
Я вспомнил, что она так звала меня в детстве.
— Только что.
— Почему ты стоишь в тени?
— Так лучше.
— Но я тоже хочу тебя видеть.
— Разве можно увидеть ничтожество, пустое место?
Как видно, она не ждала такого вопроса. Задумалась.
— Отчего же… Можно, — ответила она после долгого молчания.
— Тогда почему ты не увидела меня раньше?
— Когда?
— Я здесь целый вечер.
— Кто успел тебе насплетничать?
— Я сам все слышал, когда сидел за столом, так же, как и ты, и курил.
— В таком случае я заметила хотя бы дым.
— К счастью, не заметили ни ты, ни прочие.
— Странно.
— А тебе не кажется странным, что я оказался в твоей комнате без приглашения?
— И это странно. Я что-то не помню за тобой такой смелости. Когда ты успел приобрести это качество?
— Я пойду… Не думал, что все так обернется.
— Но что изменилось для тебя?
— Еще не знаю. Должно измениться.
— Жаль, ты стоишь в тени, иначе я бы по лицу определила…
— Для тебя я всегда стоял в тени.
— А кто же тогда стоял на свету?
Молчание.
— Ты знал, что увидишь меня здесь?
— Нет.
— Мамия не сказал тебе?
— Ни слова…
— Ты бы пришел, если бы знал?
— Не знаю… Я вообще не собирался идти. До сих пор не понимаю, как это получилось. Как я решился…
— Трудно было решиться?
— Трудно не трудно, какое это имеет значение! Меня другое беспокоит… Объясни, зачем вы меня пригласили?!
— Зачем приглашают старых друзей, с которыми давно не виделись?
— Что-то никаких старых друзей за этим столом я не встретил.
— Прости, Ник… Я хотела узнать, как ты живешь…
— Великолепно! О лучшем и мечтать не мог!
— Я не шучу.
— Где вы с ним познакомились?
— Как будто ты не знаешь его, и вообще…
— Сегодня утром я с трудом узнал его. Скажи, это он был рыжий, тощий…
— Да, да, он, тот самый…
— Но я не помнил его, забыл.
— Ты не должен был забывать.
— Как-то упустил из виду…
— Не должен был упускать.
— Не интересовался его существованием…
— Надо было интересоваться.
— Не принимал во внимание…
— Надо было принимать.
— И все же, где вы познакомились?
Молчание.
— Ты помнишь жирафов?
— Помню.
— Какие прекрасные были жирафы.
— Знаю, о чем ты хочешь мне напомнить.
— Я иногда их вспоминаю. С тех пор я никогда их не видела.
— И не могла увидеть.
— Почему?
— Они погибли.
— Правда? Бедненькие!
— Знаю, что ты хочешь, этим сказать.