Но не угадал Бутула, народу на праздник пришло немного, и пожертвований оказалось всего ничего.
Да и Махарэ негде было взять денег. Ни соседи, ни родичи не хотели давать ему взаймы на вороний штраф, хлопали перед его носом дверью, ворча: «Иди поглядывай вороне под хвост, как выпадут деньги, подбери».
Неделю спустя судья вызвал к себе обоих и больше не отпустил домой.
Что ни день, новый свидетель шел из деревни на допрос. Выявлялась личность вороны. Многие допрашивались повторно, а тот, кому не к чему было лишний раз попадаться судье на глаза, при первом же вызове совал ему деньги, потом, воротясь в деревню, кичился своей ловкостью и свысока смотрел на простаков, уставших ходить на допрос.
Забеспокоилась, заволновалась деревня. Собрали всем миром четыреста рублей и послали выборных к судье.
Судья постучал пальцами по столу и с такой брезгливостью смахнул деньги в ящик стола, что выборные потеряли всякую надежду.
— Ваша просьба будет удовлетворена в том случае, если вы обязуетесь поймать ту ворону и представить ее лично мне, живую и невредимую!
От мала до велика все взялись ловить ворону. Напуганная, она ни к кому больше не шла и редко когда появлялась в деревне» Прилетит, сядет в отдалении на дерево, каркнет разок и снова исчезнет. И ловить ее не ловили, и убивать не убивали. Судья требовал: живую и невредимую — и боязно было трогать ее, еще всю деревню оштрафует.
Первый нашелся Гамихарда.
— Разве судья помнит Бутулову ворону, какая она?
— Не помнит.
— Так давайте другую ему поймаем.
— А что, если помнит?
— Где тут запомнишь, он и разглядеть ее не успел — прилетела, села на голову и улетела.
— А вдруг проговорятся те двое, что не их эта ворона, куда тогда от судьи деваться?
— Надо бы человека им подослать, собираемся, дескать, подменить ворону, и чтобы не пикнули ни слова.
И послали человека предупредить Бутулу и Махарэ.
Во фруктовой роще около деревни жила в своем гнезде одна старая ворона. Не год и не два высиживала она здесь своих птенцов. Народ давно привык к ней и не мешал жить. За добро ворона добром же и платила, не помнят люди, чтобы она цыпленка у кого-нибудь со двора стащила.
Делать было нечего. Решили эту ворону предъявить судье. Велели ребятам лезть на старую грушу и поймать ее.
Бедная ворона, она настолько уверовала в безгрешность людскую, что даже не пыталась улететь. Когда ее увозили, женщины по своему обыкновению принялись причитать:
— Ох и горе детям твоим, несчастная.
— Не говори, соседка, сиротами остались.
— Эх, горе человеку. Ворона-то, говорят, триста лет на свете живет. К тому времени и судья, должно быть, помрет, вот и отпустят ее.
— Не триста лет, а тридцать.
— Да нет, слушай, ты просто неправильно расслышала.
— Наверно, и там точно не знают, потому и велят принести ее живую и невредимую — посмотреть хотят, сколько проживет.
— А деткам-то погибель без матери.
— Вот разгуляются вороны.
— Ох, не говори!
А ворона, когда ее увозили, видать, почувствовала беду и закаркала.
Судья сдержал обещание и освободил Бутулу и Махарэ.
Когда выходили, Бутула вернулся обратно к судье и шепнул ему на ухо:
— Только не выдавай меня… Они подложную ворону тебе всучили.
— Как подложную?! — закричал судья и выбежал во двор.
— Или ту самую ворону доставите мне живой, или штраф за обман суда!
Что было делать, вернулся народ опечаленный. Ищут и никак не могут найти ту ворону. Ходят и сетуют только:
— Не живи ворона триста лет, сказали бы, что давно померла птица, а так…
Ходят и ищут.
А Бутуле-то и забот мало, умер Бутула по старости лет.
Перевод А. Абуашвили.
ЧАСЫ МАРТАИ КОТОРАШВИЛИ
Гудамакарцы счет годам Мартаи Которашвили потеряли.
Первым Гамихарду осенило, что перестала Мартаи стареть. Что сейчас, что десять лет назад — все такая же Мартаи на вид.
Пришел Гамихарда на сход и говорит:
— Мужики, Мартаи Которашвили стареть перестала.
— Как это перестала?
— Похоже, время внутри у нее застопорилось, не идет больше.
— И то правда, я уже лет десять все такой же ее вижу.
— Если бы десять, на моей памяти, вот уже четверть века не меняется Мартаи.
— Небось все сто ей будет.
— Скорей, сто двадцать.