Разве у рыб нет своих трудностей?
Почему же они не выходят на сушу, когда их крутят водовороты?
Думаешь, рыбы не едят друг друга? Они пока боятся тебя, наверно, даже подплыть близко не смеют. Это потому, что сейчас ты сильнее их. Но стоит им учуять твою слабость, они так обглодают все твое тело, что одни косточки останутся белеть. Кричи им потом сколько влезет, что и ты рыба, и ты!
Советую выбраться из воды поскорее, иначе и в самом деле не миновать тебе той участи, о которой я говорил выше.
Нельзя бежать от людей. Нельзя!
Начнем с того, что я рыба, а не Гамихарда, как ты меня называешь. Да, ты прав, я не выдержал трудностей человеческой жизни и превратился в рыбу. Что в этом плохого?
Я желаю быть рыбой.
Не гожусь в рыбы? Ну так что же, хотя бы умру тем, кем мне хочется быть, — рыбой.
Я не боюсь смерти. Это вы, люди, боитесь ее. Мы нет.
Почему не боюсь?
Потому, что ни начала нет у души, ни конца.
Рыба!
Возможно, у души нет ни начала, ни конца, но ясно одно, что душа, пока она обитает в теле человеческом, не может стать душой рыбы. Душа способна вселяться в разные тела. Тело материально, материя обладает формой, форма подвластна времени. И пока форма не разрушена временем, душа не покидает своего обиталища. Потом человеческая душа, возможно, и вселится в рыбу, но навряд ли. Допустим, и вселится. Тогда она уже не будет прежней душой, все прежнее будет забыто. А полное забвение — ведь это конец. Выходит, что душа вместе с телом завершает свое бытие. Но допустим, что душа продолжает свое существование. В таком случае она должна хранить память, а если человеческая душа хранит память, то это значит, что она по-прежнему остается человеческой душой и длит вне материи человеческую жизнь.
Как видишь, и первый и второй варианты явственно свидетельствуют о том, что ты не можешь стать рыбой.
Здесь дело не в желании, в сути. Всем трудно, не тебе одному. Бывает, что очень даже трудно приходится человеку. Но если каждый из нас, подобно тебе, усядется в воды Арагви и будет твердить, что он рыба, страшно подумать, что из этого может получиться. Мы и в воде перегрыземся друг с другом, и хотелось бы знать, куда бы ты тогда убежал. Давай возвращайся. Слышишь, как плачут твои дети?
Душа вольна выбирать то, что ей угодно. Этого отрицать нельзя. Так знайте, душа моя не желает быть вместе с людьми и потому я имею право быть рыбой. Ты допускаешь, что душа может забыть все прежнее.
Так вот, я тоже забуду людей. И все тут.
Ты не сможешь забыть людей. Душа твоя навечно сохранит минуты и радостей человеческих, и горестей. Душа твоя сохранит и сладостную печаль одиночества. Душа твоя не забудет добро и благо рук человеческих. Душа твоя не забудет землю, по которой ты ступал. В душе твоей всегда будет жить страх. Страх небытия. И кто его знает, сколько всего не дано забыть душе твоей.
Быть может, голод заставит тебя вернуться к людям. И этого долго не забудет душа твоя. Твои дети шлют тебе привет. Ждем.
Что мне радости и горести людские? Одиночество свойственно и нам, рыбам.
Бог так же живет в нас, как и в людях. Мы, рыбы, тоже умеем любить друг друга. Воду мы любим сильнее, чем вы землю, которую никак не можете поделить между собой.
Страх небытия? А в ком не сидит этот страх?
Как бы я ни был голоден, я не вернусь к людям.
Дети? Какие дети, не помню…
Я решил здесь заиметь детей. Что еще моего осталось с вами? Ничего. Уступаю вам землю и плоды земные, оставьте меня в покое. Не мешайте мне предаваться забвению.
На третий день вся деревня снова собралась на берегу Арагви. Кто советовал принять срочные меры, кто — подождать.
— Даю два дня сроку, если не одумаешься, буду вынужден объявить тебе выговор и исключить из колхоза, людей у меня от работы отрываешь! — крикнул ему председатель.
А тому хоть бы что, будто и впрямь оглох.
Снова появился милиционер, пригрозил составлением акта. В ответ тот нырнул с головой под воду. И так несколько раз.
В ту ночь щедрая луна ярко освещала землю, и люди увидели, как маленькая босоногая девочка, стоя у самой кромки воды, упрашивала отца:
— Папа, выходи, папочка! Ты только выйди, и я никогда больше не буду шалить. Я прошу тебя, папочка, не надо, не будь рыбой, иди к нам.