— Всего один, Датико, последний, за курдгелаурскую молодку!
Никто и знать-то не знал, что это за курдгелаурская молодка, в честь которой они, кухельские забияки, должны выпить венчальную здравицу. Датико сердечно улыбнулся, душа, дескать, не принимает, и снова попросил:
— Вы уж не огорчайте меня, ребята!
— Мы же не младенцы, Датико!
— Ладно, сами понимаете! — ударил пятками коня и направил по тропе.
Некоторое время ехал, пригнувшись к самой луке, — разросшиеся ветви нависали над просекой, потом они разошлись, открывая небо. Конь с ходу взял подъем, зацокал по гребню горы, забрал влево, переступил пару раз, словно разминался, и остановился: нет, не Датико придержал его, сам остановился. Сейчас силуэт коня и всадника как будто колебался на фоне мглистого небосвода.
Внизу, за обвалом каменных глыб, заросших грабником, можжевельником и мелкорослым дубняком, струилась по камням чистая зеленоватая река, и от этой реки до хребта противоположной горы, вернее, от этой до той горы лежала обширная котловина, заполненная прозрачным сентябрьским воздухом и теплыми лучами солнца. Стрекозы не шуршали в неподвижном воздухе, шум реки не поднимался сюда. «Не божий ли это сон?» — вслух подумал Датико, покручивая плетью, конь звякнул подковой о камень и, напрягая ноги, пошел вниз.
Всадник в черной рубахе, на прекрасном коне, успевший трижды приложиться к водке, ощущал себя хозяином этого мира и блаженно напевал, спускаясь по склону:
На склоне припекало. На горячих камнях нежились серые горные ящерицы, которые, оглядываясь, ускользали прочь, едва конь приближался к ним. Раздувая ноздри, бежал конь прямо туда, где что-нибудь привлекало его, то ли ящерицы, то ли их стремительное движение, и встревоженно фыркал. Вскоре послышался шум воды. «Выйду на берег и напою», — решил Датико. Запруженная река негромко плескалась. Отсюда чувствовалось, что по весне голыши обросли слизью, и вода мягко перекатывалась по ним. Ему и самому захотелось напиться. Когда миновали крутояр, Датико свернул коня с тропы, остановил перед утесом, спешился и, ведя коня в поводу, вышел к прозрачному ерику. Конь даже не посмотрел на воду. Датико, успевший хорошо изучить его норов, сел на валун, снял шапку и, зачерпнув ладонью воды, намочил волосы и обтер лицо.
Он сидел и улыбался. И вчера, и на прошлой неделе обходил эти места, но сейчас любовался ими, словно вернулся после долгой отлучки. Ему казалось, что природа, как он сам, пребывает в блаженной отрешенности, сладко щурится, и в жилах ее так же мягко и истомно пульсирует подогретая выпивкой кровь.
Он собирался еще раз нагнуться к воде, как снизу на тот берег поднялась черная парадная «Волга». Земля, словно морская гладь, покачивала машину, бережно приподнимая и столь же бережно опуская ее. У самой воды машина затормозила. Из нее вышли четверо, длинные и плоские, как тени, кабы не их чересчур пестрая одежда. Датико тотчас же догадался, что одна из них — женщина. Догадался, присмотревшись, как она стоит, догадался по какому-то необычному свету, исходившему от нее, хотя она тоже вырядилась в брюки. Несколько разойдясь, приезжие нагибались, разводили руками, временами обрывки слов долетали до Датико. Потом они снова убрались в машину. Машина тронулась, держась вверх по течению. Журчанье воды заглушало рокот мотора, «Волга» беззвучно ползла по берегу. Они проехали прямо против Датико. Здесь река сворачивала. С той стороны в нее впадал узкий рукав, и в месте слияния крутился искрящийся водоворот. Тут все четверо снова вылезли. Одна из них была женщиной, стройной, лучезарной женщиной. Они переговаривались, смеясь. «Купаться приехали… Интересно, и девушка будет купаться?.. А, и она тоже?..»
Конь уже напился и, вытягивая опущенную шею, щипал пробившуюся между камнями траву. «Хоть бы одним глазком поглядеть на нее…» Женщина обернулась в сторону Датико, потянулась, откинула со лба золотистые, озаренные солнцем волосы, как-то очень мягко нагнулась, подняла камешек и бросила в воду. Парни погрозили ей. Она засмеялась и отступила на несколько шагов. Волосы снова упали на лицо, они отражали солнечный свет и были изумительны, эти волосы, настоящий ореол. «Истинно, русалка, как говаривали в старину, — залюбовался Датико. — Однако мне пора. Разок бы взглянуть на нее, потом и умереть не жалко…» Сами собой пришли на память стихи: «Только раз вздохнул я, трижды… трижды вздрогнула земля». Он протянул руку и погладил коня по ушам. Конь фыркнул, тыча губами в грудь Датико. «Что, и тебе неохота уходить?» Он оглянулся напоследок, конечно же, на девушку. «Что такое?» Парни уже разделись и сидели на корточках, возясь с каким-то предметом. «Никак динамит ладят бросать?» — словно током ударило Датико. Он быстро отвел коня к утесу, намотал уздечку на корень трухлявого осинового комля, принесенного рекой, подтянул голенища, сложил плеть вдвое и направился к водовороту. Парни встали. Один в самом деле держал динамитный брикет, а двое остальных, наставляя его, постепенно отступали. Чуть дальше, позади их, словно факел, светилась та женщина. Датико подошел к водовороту и, махая плетью, крикнул: