— Тебе, как я погляжу, деньги уже не нужны, — заметил Джордж, когда они уселись за столик в самом углу.
Энеа смущенно огляделся. Заведение довольно убогое: обшарпанные стены, скатерти в клетку. Да и публика соответствующая: в основном лавочники из тех, кто не привык обедать дома. На закуску англичанин заказал им по толстому ломтю ливерной колбасы, которую официант шмякнул перед ними на обрывках желтой бумаги, в какую прежде мясники заворачивали товар.
— Так ведь я тоже теперь свободен, — ответил Энеа, с сомнением глядя на колбасу.
Англичанин же без лишних размышлений запихнул кусок в рот и стал аккуратно жевать, чтоб ненароком не повредить вставные зубы.
— Какая там свобода! Не свобода это, а одиночество. Лучше любой компромисс, только бы не быть одному. Терпи, терпи, мой друг! Останешься один — будешь страдать еще больше.
Энеа с тоской посмотрел на него.
— Даже когда человек, который рядом, превращает тебя в тряпку, чтоб вытирать ноги?
— Даже если он вывернет тебя наизнанку — все равно терпи.
Каламбрина изо всех сил барабанила в стеклянную дверь кухни, пытаясь достучаться до Матильды. Ей мешали многочисленные свертки и пакеты; шерстяной берет сбился на одно ухо.
— Ну и ну! Полчаса держишь меня на улице! — напустилась она на подругу, предварительно чмокнув ее в щеку.
Зажатый под мышкой журнал выскользнул на пол; когда Каламбрина нагнулась за ним, выронила голубой пакет. Отдуваясь, она свалила все на стол, и Матильда помогла ей разобрать покупки.
— Я только сегодня утром узнала, что тебя обокрали, — затараторила гостья. — Нас не было в городе, я вернулась — и сразу по магазинам, а то в доме шаром покати. Ты почему мне не позвонила?
— Потому что вас не было в городе, — с легкой досадой ответила Матильда.
Каламбрина явилась совсем некстати: сейчас начнет расспрашивать, что да как да почему, и наверняка еще станет защищать управляющего и его семейство.
Однако, к ее удивлению, Каламбрина заключила обратное:
— Это как пить дать кто-то из своих. Эта твоя Анджолина никогда мне не нравилась. А-а, привет, Саверия!
Матильда только теперь заметила Саверию, вошедшую в дом с объемистым свертком. Какое-то время она недоуменно глядела на прислугу, пока не вспомнила, что послала ее в химчистку забрать серый костюм Энеа. Саверия стояла неподвижно и на вытянутых руках, словно младенца, держала длинный бумажный сверток.
— Ну что вы встали? Отнесите в комнату синьора Энеа, — нетерпеливо приказала Матильда.
Но служанка не уходила, и Матильда поняла, что у нее опять неприятные вести.
— Идите, Саверия, вы что, оглохли? — Она никак не хотела, чтоб Саверия выкладывала все в присутствии Каламбрины.
Женщина аккуратно положила сверток с костюмом на мраморную полку, засунула руку в карман, вынула и протянула что-то Матильде на раскрытой ладони.
— В химчистке сказали, это ваше. Приемщица нашла в кармане костюма.
Матильда не сдвинулась с места: она узнала свою камею.
— Со мной так часто бывает, — вмешалась Каламбрина. — Вечно что-нибудь забываю в карманах. К счастью, не перевелись еще честные люди.
Матильда, как в замедленной съемке, взяла камею с ладони Саверии. Ни та ни другая не отвели взгляда.
В тот вечер Матильда надела черный шерстяной пиджак и приколола камею на лацкан. Когда Энеа вошел в столовую, она встретила его стоя, вцепившись руками в спинку стула. Целый день она строила догадки по поводу случившегося, но ни одна не показалась ей достаточно убедительной. Энеа остановился у стола, дожидаясь, пока мать сядет, но та продолжала стоять, гордо выпрямившись и пристально глядя ему в глаза.
— Кто-то должен прийти к ужину? — спросил Энеа, кивнув на ее костюм. И тут увидел камею.
— Нет, это ты должен объясниться, — произнесла Матильда заранее заготовленную фразу.
Энеа помолчал, затем ответил с холодным достоинством:
— Если ты хочешь, чтоб я солгал, мама, то могу рассказать, что нашел ее на полу в Импрунете, когда мы туда ездили, и машинально сунул в карман.
— Я не хочу, чтобы ты лгал. Я устала от лжи. Мне нужно, чтоб ты сказал правду, какой бы она ни была.
Ей казалось, что пауза будет длиться вечно. Наконец Энеа выдавил из себя:
— Я бы сказал правду, но, боюсь, ты меня не поймешь.