Х а р т. Но здесь изначально побеждает тот, у кого больше денег.
К р у п н и к. Однако никто не знает финансовых возможностей другого. Я всегда считал, что это дает широкое поле деятельности на аукционе, возможность застать соперника врасплох. (Протягивает ему руку.) Я забронировал вам место в третьем ряду.
У Грегори в роли Крупника и у Купантони в роли Харта все шло как по маслу: Грегори звучал точно, гармонично, без малейшей неуверенности в голосе; Купантони был полон убежденности и тепла, сокровенные истоки которых не мог понять никто. А вот те немногие реплики, которыми обменялись мы с Пастой, звучали фальшиво, и нам пришлось их переделывать. Безусловно, вины Пасты здесь не было; напротив, его голос, взятый чуть легче, идеально подходил Джо. Но самые простые реплики иногда становятся для нас, актеров, настоящими ловушками, когда начинаешь спотыкаться на ровном месте, и оговорки сыплются одна за другой. Мы посмеялись над этим. Грегори вспомнил одного своего юного коллегу, который, произнося в спектакле всего одну фразу: «Кушать подано», вышел на сцену и радостно объявил: «Подданные покушали».
Эта история меня не утешила. Все сказанные мною слова доносились как бы сквозь промокательную бумагу. Я была рассеянна, точно все это не имело ко мне ни малейшего отношения. Так, во всяком случае, заявил Мариани, тоже якобы с намерением подбодрить меня. А если так будет продолжаться, прибавил он, то стоило бы вновь вернуться к записи на разных дорожках. Складывалось впечатление, что он хочет осадить меня в моем стремлении улучшить качество работы — что-то было угрожающее в этом его размахивании пугалом разных дорожек; примерно так ребенку угрожают не пускать его к другим детям.
Я успокоилась, увидев в тексте, что в этом эпизоде мне осталась всего лишь одна реплика.
Харт решил не садиться на место и стоял около боковой стены неподалеку от Джо и Мелоди: судя по всему, ее красота на некоторое время полностью поглотила его внимание. Крупник объявлял «лот сорок девятый, римский секретер, датированный 1645 годом, из альтенвильской коллекции… центральная ниша в стиле барокко, колонки и отделка потолка из ореха и черного дерева, пол маркетри с изображением в перспективе, обманка из вогнутых зеркал… сто двадцать миллионов лир».
Предлагаемая сумма подскочила сразу, но уже через несколько мгновений борьбу продолжили лишь двое: Джо и некая дама в красном, которая, казалось, подавала Крупнику знаки, едва заметно поводя бровью. Обращал на себя внимание еще один человек, стоявший среди прочих в глубине зала; его серые глаза пристально следили за каждым движением Джо.
Цена возросла до двухсот сорока миллионов. Харт подошел к одному из сотрудников фирмы, устраивавшей аукцион.
— Это Джо Шэдуэлл? — шепотом спросил он.
Тот неохотно кивнул и отошел.
Харт подал знак, подхваченный на лету.
К р у п н и к. Триста.
Публика взорвалась у меня в наушниках бесконечными англосаксонскими «о-о!» и «о-о-о!». Многие стали смотреть на Харта, но только не Джо, поспешивший с контрпредложением. Восклицания в зале усиливались (мне страшно было представить себе, как плохо все это получится на итальянском: жалкая троица у микрофона, форсируя свои голосовые данные, тщится изобразить гул полного зала!). Новая цена Джо: триста девяносто миллионов… Затем удар молотка, означающий окончание борьбы. Юноша в сером приблизился к Джо, чтобы тот подписал бумагу, человек в глубине зала повернулся и исчез.
Д ж о. Мы попортили ему кровь.
Лишь теперь он решился посмотреть в сторону Харта.
М е л о д и. Не терзайся, это было великолепное сражение.
Д ж о. Ничуть не лучше других, только с тем отличием, что по здешним правилам за победу нужно платить.
Кто-то подошел пожать ему руку, и они с Мелоди направились к выходу. Харт проводил их взглядом и секунду спустя двинулся за ними.
Был вечер, я сидела в баре и не смогла бы объяснить, почему до сих пор не иду домой. Я просто-напросто позволила увлечь себя общей болтовней и даже согласилась на уговоры Массимо Пасты выпить кампари.
Когда он переходил от кассы к стойке, я вновь отметила что-то нервозное в его внешней уверенности; после того как Мариани и остальные отделились от нас, он начал с жаром говорить о фильме с Джин Харлоу, который нам предстояло дублировать: в скором времени мы должны были снова работать вместе.
— Я в третий раз буду Кларком Гейблом, — сообщил он с оттенком гордости (казалось, его настроение снова переменилось).
Последовало молчание.