23
Утром Матильда поглядела в окно и увидела на холме возле ограды Фьезоланского аббатства цветущий миндаль. Несколько секунд она завороженно смотрела на это белое чудо. Вот и зима прошла, а она и не заметила.
Потом позвала Саверию и сказала, что с понедельника надо заняться генеральной уборкой. Пора вычистить оконные стекла, да и рамы неплохо бы покрасить; в комнатах скопилась пыль. В довершение всего необходимо пополнить запасы продовольствия — в ближайшие дни Матильда договорится об этом с бакалейщиком.
Две недели они со служанкой наводили в доме блеск. Выставили на улицу матрасы, повесили сушить одеяла, в саду на траве расстелили ворсом вниз ковры. Теперь в комнатах и в кухне царила больничная чистота; везде пахло воском и нашатырным спиртом. Лишь комнаты над оранжереей остались неохваченными.
— Спросите синьора Энеа, когда лучше убраться у него в кабинете.
Тон Матильды не допускал возражений, но Саверия отозвалась именно так, как предвидела хозяйка:
— А почему бы вам самой его не спросить? Вы же знаете, что мне он ни за что не разрешит входить в свой кабинет.
— А вы все-таки спросите.
Энеа, разумеется, отказал, и Матильде пришлось вмешаться:
— Энеа, в кабинете и мастерской надо сделать уборку. Пойми, это необходимо. Представляю, сколько там пыли! И камин наверняка забит золой. Ведь ты скоро не сможешь открыть ни одной книги — так они пропитались сажей.
— Мама, прошу тебя, оставь в покое мой кабинет. Я там один, и мне ничего не нужно. — Он устало поднял на нее свои голубые глаза. — Я сам проветрю и вытру пыль.
Матильда прекрасно понимала, что ничего этого он не сделает, однако спорить не стала: лучше не форсировать события. Кризис, который переживали они оба, должен был разрешиться сам собой.
Через какое-то время Энеа снова стал уходить из дому по утрам, ровно в восемь пятнадцать, как раньше, когда был на службе. Но Матильда знала, что у Коламеле он больше не появлялся. Возвращался он только к ужину, а ночи проводил в комнатах над оранжереей. Она, как обычно, прислушивалась к его шагам наверху или на лестнице, если ему надо было спуститься в кухню или в туалет.
Изредка он выезжал и на мопеде, после одиннадцати вечера. Тогда Матильда не засыпала до его возвращения, коротая время над книгой или перед телевизором, пока не услышит скрип калитки и хруст гравия под колесами мопеда.
Локридж к ним не заходил, да и все остальные словно забыли о них. Раз или два звонил Доно — справлялся о здоровье Энеа. Матильда рассказала, что на сына вдруг напал волчий аппетит. То и дело подходит к холодильнику, что-то жует, и карманы у него вечно набиты печеньем и конфетами.
— Это плохой признак, — встревожился Доно. — Пошли-ка его ко мне.
Еще звонил Андреино Коламеле. Матильда обрадовалась, хотя и чувствовала неловкость оттого, что долго не давала о себе знать.
— Энеа приходит в себя. Медленно, но приходит, — сообщила она нотариусу.
— Мне бы хотелось поговорить с ним, — вздохнул Коламеле. — Его видели в городе, а ко мне зайти и не подумал. Кажется, я не заслужил такого равнодушия.
— Это не равнодушие, поверь мне. Мы как раз говорили о тебе вчера вечером. Он просто не знает, на что решиться. Доно настаивает, чтобы он на какое-то время бросил работу, пока окончательно не поправит здоровье, а Энеа с ним не согласен. Вот увидишь, в один прекрасный день он явится в контору, и все снова пойдет как прежде.
— И чем раньше, тем лучше, — заявил Коламеле. — Я не могу ждать до скончания века. Если он не соберется в ближайшее время, мне придется взять на его место кого-нибудь поэнергичнее и без особых причуд. Одним словом, спроси у него, посылать ли ему выходное пособие на дом, или он все-таки соблаговолит сам зайти.
— Спрошу, — пробормотала Матильда, чувствуя, как ее охватывает полная безысходность.
Андреино Коламеле выждал паузу и добавил:
— Мы с тобой всегда понимали друг друга. Надеюсь, ты и теперь не сомневаешься, что я хочу твоему сыну только добра. Если он вернется, я буду очень рад, ведь мы привыкли работать вместе и всегда находили общий язык. Энеа создан для такой работы: у него просто талант решать задачи, которые другим кажутся неразрешимыми. В известном смысле он уникален. Скажи это своему упрямцу.
— Скажу, — угрюмо откликнулась Матильда.
А Энеа в тот момент был на улице Ренаи. Рыдал и не мог остановиться. Прижимал к груди белую кофточку из ангоры, принадлежавшую Нанде, и по щекам его текли слезы. Он пообещал ее родителям собрать и принести вещи, оставшиеся от дочери, и растрогался до слез, обнаружив, как мало у нее было одежды. Две пары джинсов, несколько пуловеров, старая искусственная шубейка, юбка, блузка, красный халатик и кучка белья. Вот эту белую кофточку Нанда почти не надевала: говорила, что от пушистой шерсти у нее щекочет в носу. Вспомнив об этом, он опустился на кровать, заплакал и долго не мог успокоиться.