Я в последний раз взглянула на Мелоди: она пробиралась по грязи, среди деревьев, подходя все ближе к дому. На лице ее была неприкрытая тревога… Скрепя сердце я остановила аппарат, повернулась к Семпьони.
Он показал мне диалоги с многочисленными пометами.
— На самом деле вот над чем мне нужно как следует поработать: забавная комедия… но я просто схожу с ума от скоплений газов в кишечнике бедного Ричардсона, — проговорил он тягучим голосом, педантично подчеркивая каждое слово, затем осторожно опустился в шезлонг, предложил сесть и мне. — Если я схожу с ума, значит, и в самом деле бездарен.
Я стояла с потухшей сигаретой в руке; меня все больше привлекал таинственный магнитофон.
— Тебя, сколько я помню, сильно задело, что я хотела что-то изменить в твоем тексте. Тут есть две вероятности: либо ты слишком обидчив и мнителен, либо я переборщила, и в таком случае еще раз прошу прощения.
— Нет, справедлива первая гипотеза. В довершение всего днем я еще и самонадеян.
Он как-то странно на меня смотрел: быть может, думал, что, в конце концов, я просто женщина, которая пришла в дом к одинокому мужчине. Я не удержалась и спросила:
— А ночью нет?
Он принужденно засмеялся.
— Ты считаешь дураком любого, кто не ценит на все сто процентов твою работу, — сразу же добавила я, — ведь правда? А дурак опаснее любого врага.
Он молчал, чуть покачивая головой, видимо желая показать мне, что он взвешивает мои слова, и тем временем спрашивая себя, куда я клоню.
— Я не согласен, — наконец заявил он. — С дураками действительно бороться трудно, они иногда непредсказуемы, но мне как-то всегда удавалось их одолевать. А приятнее ощущения победы на свете ничего нет, во всяком случае для меня. Это придает сил. — Он осушил свой стакан и налил себе еще. — Я тебя явно раздражаю. Но, надо сказать, ты тоже вызываешь у меня особые эмоции.
— Я никогда и не обольщалась на этот счет.
Он проигнорировал мой сарказм.
— Твой так называемый современный стиль, эта прерывистая речь, хрипота, эти нервические интонации — невыносимое кривлянье! Правда, было время, когда такая манера точно соответствовала оригиналу… А теперь ты сама себе подражаешь, калькируешь свои собственные старые кальки. Это, как ты понимаешь, мое личное мнение.
Мое спокойствие, вероятно, заставило его остановиться; однако внутренне я содрогалась от каждой его фразы, недоумевая, каким образом он с такой точностью определил мое слабое место. При других обстоятельствах я, может быть, по-другому бы восприняла этот порыв откровенности, но сейчас в его словах я уловила не только ненависть, но и попытку закруглиться, уйти от дальнейшего разговора.
— Предположим, что все это так, — сказала я. — Предположим, меня зря считают хорошей актрисой, а на самом деле моя речь похожа на бессвязный лепет…
— Что?! — вспылил он. — Ты мои тексты называешь бессвязным лепетом?!
Он вдруг запнулся и сквозь зубы выругался. Монтажный аппарат слишком долго оставался включенным и начал жечь пленку; я увидела, как лицо Мелоди начало вдруг расплываться и чернеть. Пока Семпьони суетился, вынимая пленку и вырезая испорченные фотограммы, я тихо подошла к магнитофону и нажала на перемотку.
Теперь я понимаю, что вела себя по-дурацки, но в тот момент я решила сделать все возможное: если мне повезет, я могу напасть на ту самую пленку, на реплики Джо или на любой фрагмент итальянской записи фильма. Я даже помню, что упрекнула себя: почему не сделала этого у Боны!
Мне казалось, он ничего не замечает.
— Ты, видно, не улавливаешь, о чем я говорю, — не унималась я. — Речь, к твоему сведению, идет не о текстах, а о т е к с т е, всегда одном и том же.
Он посмотрел на пленку против света. Его брови злобно изогнулись.
— Я улавливаю только одно: ты просто не способна четко и ясно выразить свои мысли.
Я растерялась, не знала, что возразить, приходилось поневоле снова удаляться от объекта моих поисков.
— Что ж тут неясного? Я пришла перед тобой извиниться, а ты в своей злобной мании величия не в силах принять моих извинений.
Он отошел от аппарата, выпрямился во весь рост.
— Если это действительно так, то я восхищен твоей последовательностью. Ведь ты своими извинениями провоцируешь меня, пытаешься обвинить в чем-то, что существует только у тебя в голове.
Держа руку за спиной, я на ощупь остановила перемотку и нажала на воспроизведение. Я не в состоянии описать замешательство и смятение, появившиеся у него на физиономии, когда он услышал собственный голос, наложившийся на адресованную мне гневную тираду.